Степан Разин

Жутко и радостно становилось на душе у черных людей, когда они слышали эти атамановы бахвальные речи. И не знали, чему верить. То пьет Разин с боярами, одаривается, то ругает их, поминает недобрым словом даже самого великого государя. А Разин хитрил. Его станица ушла в Москву к великому государю, в ларце у него лежит милостивая грамотка от царя. Чем он не слуга его царского величества, вины ему отпущены, на царскую службу взять его обещают. Попробуй тронь теперь атамана. Но и дурить в Астрахани нельзя, за каждым его тагом, за каждым словом следят воеводы, Прозоровский — старый недруг казацкий — особенно. Против него-то и можно прикрыться царской грамотой и царским именем. Пил Степан на воеводских и боярских дворах за ого, царское величество, и за благоверную царицу, и за царевичей. Поднимал кубки и за воевод, и приказных людей, но невеселые это были пиры ни для самого Степана, ни для астраханских больших людей. Тяжело было говорить, смеяться, притворяться; следили друг за другом, приглядывались. Среди пира вдруг замечал Разин чей-нибудь пристальный, тяжелый взгляд или видел, как наклонялись воеводы друг к другу, говорили что-то вполголоса, косились в его сторону.

…В это утро Степан был в добром расположении духа. Над Астраханью стояло жаркое августовское солнце. Толпы людей теснились на берегу, на припеке и, несмотря на жару, величали атамана, а он сидел в своем струге с товарищами и говорил многие речи. Вспоминали походы, поднимали чарки, пели песни. На плечах у Степана была накинута дорогая соболья шуба, та самая, что согревала его в холодные дни на Миян-Кале. Поверх меха висели полотые и серебряные украшения. Вот тут-то и подоспел Прозоровский. То ли случайно оказался он на берегу, то ли оповестили его, что сидит Разин в струге весь в дорогом и пирует, но только подкатил воевода к самой воде и направился к разинской лодке. Принял Степан воеводу как должно, поднес чарку, попотчевал. А Прозоровский глаз не сводил с разинской шубы.

— Подари-ка ты мне, атаман, свою шубу, зачем она тебе.

— К вечеру похолодает, воевода, разве можно мне без шубы, — отшучивался Степан.

— Отдай шубу, где-нибудь поволю тебе, атаман. — Прозоровский погладил веселый блестящий мех.

— Не тронь, Иван Семенович, эта шуба досталась мне в бою, не к лицу тебе у меня, простого казака, добычу выпрашивать.

— Эх, атаман, не то ты говоришь, — зло сощурился Прозоровский, — зря пренебрегаешь воеводской милостью. Мы ведь в Москве все можем учинить — и добро и дурно.

Распалился и Разин, но спорить с воеводой не стал, скинул в сердцах шубу с плеч, бросил ее воеводе. Только и сказал:

— Как бы не было тебе в ней жарко, князь, смотри, еще обожжешься.

Воевода не ответил, схватил шубу и молча сошел со струга на берег, а казаки долго еще ругали Прозоровского последними словами, сквернословили, грозили рассчитаться с вымогателем.

Любил потешиться Степан Разин на глазах у людей. Чуть не каждый день устраивал он катания на стругах напротив города, приглашал к себе на катания астраханцев всех чинов, потчевал на воде. Сказывали астраханцы, что во время одного такого катания, изрядно захмелев, утопил Степан в Волге красавицу полонянку. Как попала она к казакам, того никто не ведал. Одни говорили, что взял ее Разин в татарских улусах близ Яика и возил с собой всюду, другие говорили, что это персиянка, дочь Менеды-хана и сестра ханова сына Шабалды, которую захватил Разин под Свиным островом. Известно было, что никому ее Разин не показывал и крепко любил. А казаки были недовольны: первый раз баба объявилась среди воинов. Не к лицу это было казацкому атаману. Роптали казаки, но терпели, боялись Степана. Потом, глядя на атамана, и сами решили побаловаться. Незадолго перед этим астраханцы притащили одного казака, бросили его к ногам Разина, закричали, что насильничал казак над мужней женой. Расправа атамана была короткой. Казаку завязали над головой рубаху, насыпали в нее камней и бросили в Волгу — блюди казацкие порядки, не срами войско, уважай людей, не к врагам, а к друзьям пришли. С тех пор совсем хмуро стали смотреть казаки на Стенькину любовь. А теперь во хмелю кто-то сказал об этом слово поперек атамана. Смолчал Разин, словно и не слышал. А когда струги вышли на середину реки, вдруг поднялся, схватил свою любимицу, поднял над головой и, как была она в дорогой парче, в жемчугах и золоте, бросил в Волгу. Слыхали люди, что сказал тогда Степан так: «Ах, ты, Волга, река великая! Много ты дала мне, золота и серебра, богатства всякого, славою и честью меня наградила, а я так и не отблагодарил. Так возьми же и с меня поминок». Потом сел атаман на скамью и смахнул хмельную слезу…