Степан Осипович Макаров

По пути встречалось много медведей. Они с любопытством, вытягивая вперед морду и нюхая воздух, смотрели на невиданное зрелище. Не привыкшие кого-либо бояться, они иногда почти вплотную подходили к борту ледокола.

Научные работы велись с самого начала плавания. Через каждые пятьдесят миль делали станцию[100] и производили глубоководные исследования.

Но чем дальше продвигался «Ермак», тем яснее было, что изменения, произведенные в конструкции носовой части, помогают ледоколу мало. Ему все труднее становилось бороться со льдами. Щель, которую он прокладывал во льдах, становилась все уже и извилистее. Не доходя до полуострова Адмиралтейства, несколько южнее от него, ледокол, наконец, оказался в сплошном торосистом льду и дальше продвигаться не смог. Эта стоянка продолжалась несколько дней. По временам лед слегка ослабевал, расходился, и «Ермак» тогда немного продвигался. Но эти ничтожные результаты никого не радовали. Угля расходовалось очень много. Тяжело было на сердце у Макарова. Все же он решил бороться. Начались бешеные удары в лед с полного хода. Ледокол после каждого удара продвигался вперед всего на десять-пятнадцать саженей. За первым ударом следует второй, третий… Успеха нет. После первого удара впереди тороса образуется густая каша из осколков разбитого льда; она-то и ослабляет силу последующего удара. Третий удар ослаблялся еще более и т. д. Однако Макаров с настойчивостью, в которой сквозило отчаяние, приказывал разгонять «Ермака» еще и еще. С каждым разом ледокол продвигался все меньше, «тратя всю энергию на бесполезную работу спрессовывания каши разбитого льда».

«Надо было придумать что-нибудь для того, чтобы уменьшить компактность этой снеговой массы», — замечает Макаров. Пробовались всевозможные средства: на лед лили теплую воду, завозили якорь на проволочном перлине[101], и ледокол подтягивался на брашпиле[102], но брашпиль не выдержал: сломалась рама, согнулся вал.

«Ермак» застрял во льдах. Через несколько дней лед несколько ослабел и удалось пройти вперед около двух миль, но затем снова началось сжатие льдов, «более сильное, чем когда-нибудь раньше».

Всегда жизнерадостный и веселый, всех заражавший своей бодростью, Макаров на этот раз сам начал терять уверенность в благополучном исходе. Однако виду не показывал. Вот запись в его дневнике от 11 июля: «Проснулся в 4 1/2 часа и до утра не мог заснуть. Мысль, что мы совершенно во власти природы, меня страшно гнетет. Если льдины раздвинутся — мы можем выйти, а если нет — мы останемся и зазимуем. Мы находимся в торосистом поле. Перед носом и за кормой у нас тяжелый лед, слева — легкое поле. Все усилия повернуть ледокол в эту сторону оказались напрасными. Ледокол крошил лед, образовывая из него ледяную кашу, которая под действием воды и ночного мороза смерзалась. Все это производило весьма неблагоприятное впечатление, и, чтобы занять всех общей работой, я пробовал руками растащить часть льда».

«Все, начиная от меня, — пишет Макаров, — вышли на работу с лопатами, кирками и прочими инструментами. Казалось вначале, что работа идет чрезвычайно успешно, ибо теплая вода из холодильников производила обильное таяние в то время, как мы руками разбрасывали куски льда в разные стороны. После полутора часов усиленной работы лед под нами зашевелился и из-под низа выступили такие глыбы, которых прежде совсем не было видно. Место, в котором мы работали, казалось заполненным льдом еще более, чем прежде. Это не остановило энергии, и работы усиленно продолжались до вечера. Потом, поднявшись на ледокол, я увидел, какую ничтожную часть работы мы произвели. Очевидно руками в Ледовитом океане много не сделаешь».

Работы на льду пришлось отменить. Сидение на корабле все же быстро наскучило. Многие отправлялись на прогулки по льду. Уходили нередко за несколько километров. На льду много запорошенных снегом проталин. Провалиться в такую проталину — ничего не стоит. Макаров сам два раза выкупался.

Как-то вечером группа участников экспедиции отправилась пешком к западу на разведку. Впереди расстилались бесконечные поля смерзшихся льдин. Светило незаходящее полярное солнце. Прошли версту, другую, — ничего утешительного вокруг, нигде никаких признаков свободной воды. Наконец группа, ничего не разведав, повернула назад, к ледоколу. Решение было принято во-время. Неожиданно началась сильная передвижка льда. Огромные льдины, не менее пятидесяти метров в поперечнике, с шумом расходились, образуя полыньи в три-четыре метра. Но тотчас же из воды выныривали, неизвестно откуда взявшиеся, другие льдины второго слоя. В этой ледяной каше все с шумом перевертывалось, рассыпалось, разламывалось и, сталкиваясь, нагромождалось в огромные торосы. «Все это происходило, — замечает участник похода геолог Вебер, — как бы беспричинно. Явление стихийно-зловещее; чувствовалось, что подо льдом океан. Насилу мы добрались к «Ермаку».