— Откуда? Я видел, как он писал письмо, но не отдал почтальону. Значит — ей. А потом вечером пришел с прогулки — как зверь, молчал, мычал на все вопросы. А ночью... — Он оглянулся на дверь и тихо добавил: — Всю ночь он плакал, честное слово.
Оказалось, что у Гриши прямо-таки звериная наблюдательность...
Это из-за него, Сергея, она отказала Виктору. Ему стало душно и сладко. Маленькая тревога, возникшая у него наряду с радостью, когда он понял, что Виктор не ухаживает за Олесей, внезапно исчезла. Виктор плакал! Сергей не испытывал злорадства. Он даже жалел Виктора. Но как сладко было думать, что из-за Олеси плакал взрослый человек, политехник. Олеся! Это уж не была гимназистка, учившаяся в одном классе с Полей, дочь толстого батька.
Ночью он мало спал; слушал, как вдали шумит море. Его тревожил шуршащий шум, рожденный водой и камнями. Он лежал тихо, боялся пошевелиться и кашлянуть: вдруг Виктор подумает, что он томится любовной тоской и от этого не спит.
«Нет, — думал он, нарочно обманывая себя, — это все оттого, что шумит море. Шумит море, а я не могу уснуть. Надо в Киев ехать. Двадцать первый год пошел — на третий десяток, шутка ли! Надо спешить! Надо спешить! Собственно, меня ведь ничего не держит здесь. Возьму завтра да и уеду. Верно ведь? Верно, Сергей Петрович, вы ведь вольная птица».
Он думал все это, а телу было жарко под легкой простыней; и казалось, что Виктор не спит, а лежит, стиснув зубы, сжав кулаки. Море все время шумело, то тихо, рассыпчато, то внезапно грохотало так, что стекла звякали. На мгновение Сергей закрывал глаза, а потом снова пробуждался, и море все шумело. Он щупал свои ребра, впалый живот — кожа была сухой и горячей; может быть, от этого жара он не мог уснуть? Гриша заговорил во сне. Казалось, он произносил слова четко и вот-вот все станет понятно. Чувство плена, радости, страсти охватило его, и он открыл рот, чтобы не задохнуться, и лежал неподвижно, уже не слыша шума моря, ничего не слыша, уверенный, что завтра объяснится с Олесей, и повторял только:
— О, о, о, о!
XVIII
Утром он встал, когда едва лишь рассвело, быстро оделся. Гриша спал, посапывая, полуоткрыв рот, голые ноги с длинными пальцами торчали из-под одеяла. Виктор лежал тихо; нельзя было попять — спит ли он, думает ли с закрытыми глазами. Сергей сунул в карман маленькую желтую книжку универсальной библиотеки — гамсуновские «Мистерии» — и вышел во двор. День начинался пасмурный и ветреный. Облаков было так много и столько они несли тяжелого серого дождя, что шли совсем низко над землей, точно небо опустилось под их тяжестью. Зеленые холмистые горы скрылись в темных облаках. На море был сильный прибой, удары волн раздавались с долгими и правильными промежутками. Странно и приятно выглядел маленький огород, разделенный на квадраты разных оттенков зеленого цвета, и фруктовый сад с раскидистыми яблонями, сливами и черешнями, со стволами, вымазанными известкой.
«Кругом космос ревет, темный, туманный, а это — наша людская жизнь, планета, — подумал Сергей об огороде, — но скоро этот гул моря и тучи поглотят оазис».
На огороде рвал огурцы батько. Толстый живот, видно, мешал ему сидеть на корточках, и лицо Соколовского выражало напряжение. Он вытащил из штанов рубаху и клал в нее огурцы, как баба в подол платья. Сергей недоуменно глядел на него: неужели этот жирный человек с мягким голоском — отец Олеси? Он быстро прошел мимо Соколовского. Из-за полуоткрытой двери в библиотеке раздавались голоса. Сергей сел на ступеньку и прислушался. Спорил Веньямин с библиотекарем Василием Григорьевичем и с Лидией Владимировной, старушкой княжной.
Лидия Владимировна очень волновалась, и голос ее продолжал звучать, даже когда волна ударяла о берег, только слов нельзя было разобрать. Сергей вскоре догадался, о чем они говорили. Несколько лет тому назад в артель пришел толстовец Игноровский. Он много спорил, что криничане нарушают чистоту своей веры и уклоняются с пути справедливой жизни. В то время еще не жали вино и не сажали табак, а лишь нанимали мужиков для тяжелых полевых работ. Игноровский ушел из артели, заявив, что не может видеть нарушений праведного строя жизни. Несколько лет он отсутствовал, а два дня тому назад вновь приехал. Узнав про вино и табак, он очень резко поговорил с криничанами и ночью, не пожелав даже отдохнуть, ушел пешком. Сергей видел его — высокий, в сапогах, с бородкой клинышком, с полупустым холщовым мешком на плече. Он ушел ночевать в деревню Береговую, но с дороги вернулся и, придя в Криницу, под утро поджег сарай с сеном. Сторож сразу потушил пожар, а Игноровского задержали. Тот и не думал скрываться, а стоял возле сарая и даже сам помог сторожу тушить.