Степан Кольчугин. Книга первая

Куда? Голодуха… Каждый день у завода стоят толпы мужиков из голодающих губерний, просятся работать. Да и не уйдет он никуда с завода. Да и зачем уходить? Нет, никогда он не уйдет отсюда. Скорей, возможно скорей нужно нанять квартиру, — пришел вечером, и спать легли…

Он подошел к дому и у ворот встретил мать.

— Ты куда, домой или из дому? — спросил Степан.

— В лавку, гости к нам пришли, — сказала Ольга, — уже давно сидят, тебя ждут.

«Вера, что ли, — подумал Степан, — или Пахариха с мужиком своим? Вот история!» И, не спрашивая ни о чем мать, он торопливо, чувствуя неловкость, пошел к дому. «Ишь ты, сразу как, и подумать не дали, — взволнованно и раздраженно думал он, проходя через сени, — заспешили, вот тоже!»

Он вошел в комнату и опешил. За столом сидел незнакомый человек в черном пиджаке, в синей косоворотке, большой, темнолицый, с коротким ежиком волос над широким морщинистым лбом. Несколько мгновений он внимательно и зорко оглядывал Степана, и Степан, растерявшись, смотрел на него. «Может быть, мастер с Макеевского завода?» — подумал он.

XX

— Что ж вчера не пришел? — спросил гость и добавил: — Не узнаешь? Да и я бы не узнал, как раз в два раза больше стал.

И только Степан услышал его глухой, спокойный голос, как сразу же узнал и вспомнил.

— Я говорил, что узнает! Я прямо сказал: узнает, — торжествующе сказал с печки дед Платон.

— Да, серьезный молодой человек, — сказал Звонков, разглядывая Степана.

Странное смешение чувств произошло в Степане. Воспоминания о человеке, стоявшем перед ним, были связаны с порой рабочего восстания пятого года.

Каждый прожитый год отделял Степана все дальше от того времени, и хотя воспоминание становилось со временем обаятельней, оно теряло вещественность своей связи с жизнью, уже не вмешивалось в жизнь, а поднялось над ней, существовало, как существует сказка. И должно было случиться, что в день, когда Степан поглядел на мир сухими глазами взрослого человека, в день, когда сама любовь предстала перед ним в суровых житейских одеяниях и принесла с собой трезвость, сказочный человек, поразивший его детское воображение, вновь стоял перед ним, смотрел на него, держал его руку в своей руке…*****

— А ну, давайте я с печки слезу, — сказал дед Платон.

Степан протянул ему руку, и дед, сердито сопя, стал спускаться вниз.

— Легче, легче, — говорил он, но только ноги его коснулись пола, раздраженно сказал: — Пусти, чего держишь.

Степан переглянулся с Звонковым, и тот улыбнулся весело и лукаво и быстро подвинул табурет старику.

— Думаешь, я совсем обессилел, — говорил дед Платон, кривясь от боли, — нет, вот когда случай на доменной вышел, я до самого завода бег. А тут уж такой гость почтенный, как с ним не посидеть за столом.

— Марфа где? — спросил Звонков.

— В городе, и Павлик с ней пошел.

— Это какой же Павлик? — спросил Звонков.

— Брат мой, седьмой год ему, — сказал Степан, — он как раз в то время родился.

— Так, — сказал Звонков и опять улыбнулся.

Ему было удивительно хорошо в этой большой полутемной комнате, приятное чувство покоя и тепла, возникшее в нем с минуты прихода в дом Романенковых, росло и крепло. И высокая красивая женщина, встретившая его сдержанным, полным достоинства поклоном, и старик шахтер, слезший с печи, и спокойный полусвет, узелок рабочей одежды, висевший на стенке, — все было ему таким близким и родным, что невольно показалось, будто он пришел домой после работы на Центральной шахте. Он поглядывал на Степана и, улыбаясь, повторял про себя: «Вот он, сынок, вырос». В сердце его шевельнулась гордость, когда старик стал рассказывать, как Степан вытащил трех отравленных из газопровода и какой он ученый.

Степан, покраснев, слушал хвастливый рассказ старика, не перебивал его, а только изредка, когда казалось, что Звонков мог не поверить, кивал головой и, покашливая, вставлял:

— Да, верно, это было…

Звонков спросил:

— Яша где, безногий? Жив?

— Они все в деревне: и Лидка там, и бабка; она совсем уж старая, а работает еще; у Гомоновой сестры все находятся. Лидка работает в экономии у помещика, а эти в деревне.

— А старик Афанасий Кузьмич?

— Они в Горловке остались, так и живут. Алешка в заводе машиностроительном, и старик там работает. Письмо нам присылали, в гости к себе звали.

— А с Центральной шахты встречаешь кого-нибудь?

— Как же, забойщиков многих встречаю, стволового-старика, коногонов, что тогда были; в конюшне старик безрукий, он пьет очень сильно, каждый день пьяный.

Степан рассказывал новости: кто умер в холерную эпидемию в десятом году, кто женился, у кого двойня родилась, с кем приключилась беда на работе. Звонкову было интересно слушать. Хотя он и не знал Алешки, Лиды, Мишек, Колек, бывших в его время малыми детьми, по их жизнь была близка Звонкову. Да, он снова стал на родную землю, и хоть была она жестока, ничего на свете не было для Звонкова дороже этой земли и великих тружеников, живших на ней. Степан, почувствовав интерес Звонкова, вспоминал и рассказывал гостю о жизни завода, и ему казалось, что все, о чем он говорит, значительно и важно.

— А Мьяту вы знаете? — спросил он.