В хате было темно, хоть глаз выколи. Ничто не нарушало тишины. Девушка нагнулась над кроватью и ощупала ее. Кровать была пуста. Тихо ступая, Зелда пошла в угол комнаты, к печке, около которой отец последнее время часто спал. Руки Зелды шарили по набитому соломой мешку.
«Где же он? Может, на печке?»
— Тато! — позвала она.
Никто не отвечал.
— Тато!.. Ты спишь?
За окном гудел ветер, шуршала сухими ветками обнаженная акация. Надтреснутые стекла жалобно звенели.
Затаив дыхание, Зелда стояла в одной рубашке посреди темной комнаты. То ей слышалось на печке похрапывание отца, то снова один только ветер с тонким присвистом завывал за окном.
«Где это он задержался?»
Она опять попыталась разыскать спички, но не нашла. Ей было не по себе. Темнота зловеще смотрела на нее из всех углов пустой хаты. Девушка пробралась к скрипучей кушетке, тихо легла и съежилась под одеялом.
«Не надо было там оставаться так поздно», — досадовала она на себя и все вслушивалась в шорохи, все вглядывалась в темноту. Вдруг ей стало мерещиться, что отец лежит посреди хаты на полу… Нет, он сидит на табурете у стены… Голова у него клонится на грудь, он дремлет… Зелда еле сдержала желание окликнуть его — так ясно он ей представился.
Куда она девала спички?
За окном протяжно выл ветер, донося откуда-то издалека одинокий лай собаки. Зелда зарылась лицом в подушку.
«Постой-ка, что мне сказал Синяков?» — старалась она вспомнить подробности сегодняшней гулянки, лишь бы не смотреть в темноту и унять непонятную, тоскливую дрожь.
Была полночь. Ветер не унимался, все гнал и гнал над степью темные, всклокоченные облака. На самом дне Вороньей балки, на черной рыхлой пашне, лицом к темному небу, лежал Онуфрий Омельченко. Ноги, чуть согнутые в коленях, упирались ступнями в сырую землю, будто он хотел подняться. Рассеченный лоб был накрыт лопатой. Седая борода была задрана, полуоткрытый рот, искривившийся от боли, казалось, взывал о помощи. В правой, вытянутой вперед руке он держал вожжи, точно боялся, как бы лошади не убежали.
Встревоженные кобылы топтались вокруг, волоча за собой борону, путались в упряжи и глухо ржали, словно звали Онуфрия домой, на хутор, в теплую хату.
Но Онуфрий не двигался.
Лошади кружили все беспокойнее, стали кидаться друг на друга, кусаться, наконец порвали сбрую и помчались, волоча за собой борону, по балке. Выбрасывая задние ноги, метались они по пашне из стороны в сторону, а борона била их по ногам. Наконец одна лошадь оторвалась и с тревожным ржанием понеслась прямиком через степь.
К утру ветер утих, но небо осталось мутным, полным невыплаканного дождя. Палисадники и хаты окутал белесый туман, который тянулся от прохладного ставка и оседал прозрачными каплями на стеклах окон.
Зелда проснулась внезапно, как будто ее разбудили. Она спрыгнула с постели и сонными еще глазами поискала отца. Онуфрия не было.
К девушке вернулись все ночные страхи. Она наскоро набросила на себя платье и вышла из дома.
«Где же он? Что с ним случилось? — спрашивала она себя. — Может, его задержали?»
Девушка вдруг вспомнила о нескольких горстях пшеницы, которые как-то принес отец.
Сердце у нее учащенно забилось, она быстро побежала по холодной, сырой траве к правлению.
На колхозном дворе уже собирались хуторяне, чистили лошадей, готовили упряжь. Посреди двора, против распахнутого амбара, стояли несколько колхозников. Они смотрели на облачное небо и гадали, каждый по-своему, какая нынче будет погода.
Издали Зелде показалось, что среди этих колхозников стоит и отец. Зелда слегка замедлила шаг. К ее беспокойству примешалось чувство досады.
«Ну, постой, сейчас я ему задам! Что это он себе думает?»
На ходу она одернула платье, привела в порядок волосы.
Один из колхозников что-то рассказывал, остальные громко смеялись.
Присмотревшись внимательнее, Зелда поняла, что ошиблась, — Онуфрия среди хуторян не было.
— А, Зелдка, — с приветливой улыбкой кивнул ей Калмен Зогот. — Что так рано?
— Вместо отца пришла? — спросил Хома Траскун.
— Как это? — Зелда остановилась в испуге.
— Идем, идем с нами! Мы не против.
— С молодой оно всегда веселее, — добродушно шутили хуторяне.
Зелда не слушала, растерянно оглядывалась.
— Где он? — спросила она тихо и с тревогой ждала ответа. — Где же он?
— Ты на кого оглядываешься? Или что потеряла?
— Кого ищешь? — со смехом спрашивали колхозники.
Их смех немного успокоил Зелду.
— Отца. Он со вчерашнего дня домой не приходил…
— Вон оно что! — Додя Бурлак почесал у себя в бороде. — Ну, значит, к девушке завернул.
— К девушке не к девушке, а уж к вдове…
— Сама понимаешь, — развел руками Микита Друян, — мужику без бабы никак нельзя…
— Ай, хватит вам шутки шутить! — в сердцах сказала Зелда и все оглядывалась, искала отца. — Говорю же, как ушел он на рассвете, так и не приходил, дома не ночевал…
— Вот так номер! Она хочет, чтобы он дома ночевал!
Снова грянул хохот.