Степь

Остатки и останки, и никак больше. Все, что могло умереть, давно умерло. Знания, умения и хитрые машины еще остаются и работают, но сколько их? Но даже за эти крохи кровь здесь льется реками.

- Покурил?

- Да… - бородач лежал не шевелясь, боялся потревожить размозженное тело. – Салага, ты меня убить-то сможешь быстро?

- Думаешь, что стоит?

Мужик хищно улыбнулся.

- Я же человек, не тварь какая-то…

- Ты?

В забрале вновь отразилось бледное лицо с кровью и старым шрамом.

- Вы поработали у Илецка неделю назад?

- Где?

- Два хозяйства. Картошка, капуста, много яблонь. Помнишь?

Бородач смачно отхаркнул.

- Помню. И что?

- Да то.

Штык нож, совсем недавно так надежно лежавший в ладони бородача с хрустом вошел в его же горло. Тот задергался, замолотил ногами в грубых ездовых сапогах. Но отражения в забрале уже не было.

Ботинки с высокой шнуровкой остановились рядом с кучей бандитов, сваленных вповалку.

- Твари… кто еще хуже вас?

Со стороны двух высоких машин, ощетинившихся стволами и хищными ракетами, закричали. Команда пошла по цепи высоких фигур в броне и увешанных оружием.

- По местам!

Впереди ждала настоящая работа. Та, за которую чистильщикам и платят.

Глава 1.день, зной, охота в степи и душевная боль

«Война есть нормальное состояние человечества, но умирать на полях сражений должны те, кто любит войну.

Если необходимо раскачать государство, следует сделать так,

чтобы в бойню попадали все, от мала до велика "

Из наставления

"Biblionecrum", гл. "Война".

M.A. Erynn, ph.d., Culto Nocto

Солнце стояло в зените. Трава, волнующаяся под сильным ветром, чуть блестела своей, до конца не выгоревшей, стальной зеленью. Лишь в некоторых местах взгляд цеплялся за яркие краски пятен разнотравья. Пушистые метелки ковыля, густо торчавшего через его плотный ковер то тут, то там, рвало плотными порывами, дующими с севера. На степь накатывала осень, но сейчас солнце, жадным и ярким раскаленным гривенником торчавшее на бездонном и высоком небе, жарило изо всех сил. Невысокие курганы, горбящиеся лохматыми спинами из степной травы, выжигало, нещадно и яростно.

Темная фигура, замершая на самой макушке одного, одетая в костюм из плотной кожи, с дополнительными защитными вставками, казалась чем-то неживым, чужеродным. Человек, сидящий в седле потрепанного мотоцикла эндуро, не шевелился. Плевать хотел на раскаленный, густой воздух, маревом дрожащий перед глазами. Чернел неподвижным монументом на верхушке земляного, покрытого проплешинами и желтыми пожухлыми пятнами, горба. Лучи солнца разбивались, разбрасывая блики, на треснувшем в нескольких местах матовом забрале шлема, лежащем на сгибе локтя. Изредка к звуку мотоциклетного двигателя, вспугивая начавших привыкать к нему сусликов, добавлялось протяжное потрескивание.

- Как у тебя? – хрипнуло в динамике радиостанции, закрепленной на поясе.

Мотоциклист чуть наклонил голову к правому плечу, где чернела небольшая коробка переговорного устройства.

- Пока спокойно. Жду. Не переживай, Мерлин, не проморгаю.

- Уж я надеюсь, Енот. До связи.

Отвечать мотоциклист не стал. Лишь покрутил головой, стараясь не упустить момент, когда в волнении ковыльно-полынного моря появится что-то неправильное. За свой тыл Енот сейчас абсолютно спокоен. Датчик движения, собранный Инженером, опробовать уже приходилось. На сто восемьдесят градусов позади чистильщик был защищен. Небольшой монитор, крепившийся к выступу над баком, не показывал крупных живых объектов в радиусе ста метров. Этого расстояния ему хватит по уши, если что. Он вернулся к созерцанию красоты, раскинувшейся перед ним.

Седое от кисточек трав, со стальным отливом, колыхающееся море, лежавшее под ногами, было спокойно и прекрасно. Густые светлые метелки ковыля, маленькие и пушистые головки типчака, изредка прореживаемые чертополохом и желтыми цветами шалфея. Запах трав, густой и обволакивающий, чуть сладковатый, с еле заметной горькой примесью полыни. Здесь, на юго-востоке, степь, наконец-то, взяла свое. За последние сто лет никто не стремился вогнать лемех плуга в жирные, разваливающиеся под сталью ножа черноземы зеленовато-стального живого моря. Люди не могли себе позволить распахивать ее так, как раньше. И степь забрала назад все, положенное ей, принадлежащее по праву и отнятое людьми когда-то в прошлом. Мирная, тихая и спокойная степь. Еноту даже не верилось порою в ее смертельную опасность для большинства обычных людей, оказавшихся среди бескрайних просторов. Возможно, причина скрывалась в его собственной "необыкновенности"?