Степь 2

Ко всему прочему ярица с ужасом осознала, что не будет карабкаться за титулом в гордом одиночестве. Наверняка им пойдут и другие. Вот только на вершину кручи, куда вся орава будет карабкаться, заберётся лишь одна. И только от неё теперь зависит, сможет ли она претендовать на лидерство или это место займёт другая, более «особая». А то, что эти круги будут непростыми, теперь рыжая уже не сомневалась ни капельки.

Это открытие окончательно огорчило Райс, не давая покоя и ещё больше вгоняя в уныние. Наконец она оторвалась от пораженческих рассуждений, твёрдо решив бороться до самого конца, чего бы ей это не стоило, оттого буднично спросила новую знакомую:

– А чё мы тут вообще делаем? Как долго нам в говне сидеть и мух развлекать?

Апити повернулась, отмахиваясь от роя «жужжалок» и так же буднично ответила:

– Скоро пить-есть принесут, тогда и поймёшь без объяснений.

– Как пить-есть? Это тут-то? – удивление у Райс выплеснулось через край.

– Да, – не меняя спокойного тона, ответила светловолосая соседка, – вон в ту дыру побросают перемешанной кучей, а ты вылавливай среди дерьма съедобное и ешь, если черви наперёд не расстараются, и всё не съедят за тебя пока ты морду воротишь.

– Фу, – скривилась в гримасе дева, взращённая в привилегированном царском обществе, тут же позабыв обо всей своей решимости, – а зачем такое унижение? А если я заразу подхвачу? Что тогда?

– Я же тебе кажется уже говорила, что тут проходят особенный ритуал: «познания себя через нечистоту», – наставительно заговорила Апити, снова принимаясь за нравоучения, – себя чуешь? Нечистоту видишь? Так вот! Из тебя здесь вытравливают брезгливость, ту, что ты мне тут напоказ выставляешь. Для «особых» брезгливость – это непозволительная роскошь. Она допускается лишь для обычного люда. Брезгливый человек ведь он кто? Он как зашоренная лошадь. Видит перед собой только часть, а не целое. Это вовсе не говорит о том, что мы должны в свиней превратиться и помоями питаться, плавно переходя на опарышей с мухами. Просто мы «ОСОБЫЕ» и не имеем права быть брезгливыми ни к людям, какими бы омерзительными они не оказались, ни к их поступкам. Мы должны понимать и принимать в себя всех и всё. А брезгливость по жизни крайне вредная штука. Она мешает. А вот вытравить из себя этого червя можно только поборов омерзение к еде, питаясь, где угодно и чем попало.

Тут она остановила внушение, заинтересовано осмотрела собеседницу, внимательно слушавшую и уже по-простому добавила:

– Только делать вид что поборола брезгливого «червя» и навсегда прибила его в себе, я тебе не советую. Троица не смотрит на то, как мы едим, и едим ли вообще то что бросается в дыру. А это говорит, что ОНИ просто знают наверняка, жив в нас ещё порок или уже нет. И не спрашивай, как ОНИ это делают. Сама не знаю. Я уже третий день тут сижу и, кажется, совсем перестала брезговать и то не выпускают. Видно, какие-то остатки чувствуют. А тебе, судя по твоим желудочным позывам в этих «хоромах» ещё долго мух развлекать.

– Что за бред? – вновь взорвалась на эмоциях Райс, – а если я не смогу перебороть это омерзение? И вообще, что мне будет если я откажусь от испытания?

– Обломайся, дщерь царская, – тут же издевательски ответила соседка, – если не сдюжишь испытание, то сдохнешь тут от голода и неминуемой жажды. И поверь, тебя отсюда даже вынимать не станут. Тут сгниёшь. Хотя нет. От голода не сдохнешь, потому что тебя вот эти белые миленькие червячки быстрей обглодают, чем ты с жизнью простишься.

И Апити расхохоталась как ненормальная, разгоняя волновыми движениями подвешенного тела, кишащих вокруг жирных опарышей.

– Этого не может быть! – чуть не заорав в истерике и сверкая заблестевшими от слёз глазками запротестовала рыжая, – я дочь царицы Тиоранты Великой. Они не посмеют меня сгноить в этой зловонной яме среди говна.

– Да не ори ты, психованная! – тут же грозно рявкнула на неё Апити, вогнав привыкшую к «жополизному» почитанию и до крайности избалованную царскую дочь в очередной ступор ничего непонимания.

Ведунья злобно зыркнула на рыжую, исказившуюся в молчаливой гримасе и смачно сплюнув в кишащих опарышей, сквозь зубы процедила:

– Вот теперь я точно знаю, почему нет преемственности власти по царской крови.

И Райс тут же захлебнулась услышанными словами, неожиданно поняв, что белобрысая имела в виду. Вскипевшее в ней чувство права во всём быть правой моментально улетучилось. Она задышала рывками словно уже в голос ревя, осознавая с глубокой обидой, что в данный момент она действительно «никто» и звать её «никак».

Рыжей будто кто мозги прочистил, оставив там лишь одну мысль: следует как можно быстрее забыть, кто она такая и какого рода-племени, тут же вспомнив слова Апити, что, только опустившись ниже нижнего можно выкарабкаться выше всех. Райс ещё нескольких ударов сердца осмысливала эту истину, а затем смиренно опустив голову, спросила уже совсем отчаявшимся голосом:

– Так что-делать-то теперь?