Степь

– В таком случае прошу прощения, но я хотел бы закончить завтрак. Мне предстоит трудный день. Нужно объехать все владения и проверить, как велись дела в мое отсутствие.

– Конечно. До свидания, сын мой.

Когда Андрей, немного успокоившись, спустился к столу, он застал там хмурого и задумчивого падре Патрика и бледную испуганную Анну.

– Что-то случилось?

Анна, как и подобает примерной супруге, промолчала – ее воспитание не позволяло вести серьезные разговоры при посторонних, кем в сущности и являлся падре, несмотря на его близость их семье и его сан.

– Сын мой, только что ушел брат Горонфло.

– Это я знаю.

– Нам надо поговорить.

– Как хорошо началось: «Вызываем в Москву». И как скверно кончилось: «…самодеятельность»…

– Что ты сказал, сын мой?

– Я говорю, пройдемте в кабинет, падре.

– Ты не хочешь закончить завтрак?

– Позавтракал уже, – отмахнулся Андрей.

От благостного и игривого настроения, захватившего его с утра, не осталось и следа. Испортил его, разумеется, визит этого надутого индюка в инквизиторской рясе. А вот теперь свою ложку дегтя, видать, решил подлить и падре Патрик. Все бы ничего, но только это все сильно расстроило и напугало Анну, а жену-то он расстраивать не хотел никоим образом. Придется успокоить. Но потом. Надо сначала узнать, чего такого хочет сообщить ему падре.

– Я слушаю вас.

– Брат Горонфло вышел отсюда в очень плохом настроении, я бы сказал, что он был прямо-таки взбешен, хотя и старался спрятать свое бешенство под маской смирения. Но я слишком хорошо знаю этих людей, да чего уж там, если даже Анна это заметила. Что здесь произошло?

– Этот надутый индюк захотел, чтобы я отчитался перед ним, где я шлялся вместе с моими людьми в течение двух месяцев.

– Этот, как вы выразились, надутый индюк на деле является дознавателем инквизиции, и не самым плохим, и заводить в его лице личного врага я вам не советовал бы. Люди с куда более прочным положением и влиянием обломали о него зубы, а некоторые особо рьяные прошествовали на костер, причем живыми. – Говоря это, падре имел в виду, что приговоренных к сожжению на костре в основе своей перед этим умерщвляли, и только в особых случаях приговоренных сжигали живьем. – Так что вы ему ответили?

– Что моя служба в святом воинстве окончена и я не намерен отчитываться перед ним в своих действиях, если это не связано с прегрешениями перед Церковью.

– Неужели была необходимость в столь резком ответе? Я не узнаю тебя, сын мой. Ты всегда такой рассудительный, и вдруг…

– Ну во-первых, не такой уж я и рассудительный, а во-вторых – не вдруг.

– Не хочешь объяснить?

– Да, видно, придется, – вздохнул Андрей. – Впрочем, я и так собирался серьезно поговорить с вами.

Не торопясь, обстоятельно Андрей начал свое повествование о своем пребывании на южной границе. Он рассказал о странном особом внимании инквизиции на границе со степью, о том, что там повсюду напичканы соглядатаи инквизиторов, что вся пограничная стража фактически является воинством, подвластным этому святому ордену, о странностях в поведении его служителей, об их стараниях сохранить в тайне сам факт существования Южной империи, о том, что ему удалось узнать об орках, отношении к людям и их вероисповеданию, о самой империи и о других государствах.

Андрея с падре связывала тайна гибели отряда инквизиции, который больше года назад направлялся в Новак с явной целью предать суду и Андрея и самого падре. Он все же поведал священнику об этом, дабы тот был осторожен и, не приведи господь, невольно не навел на след инквизицию. Понятно, что священник остался недовольным происшествием, но исправить что-либо уже было невозможно. Так что они были повязаны настолько крепко, что Андрей не опасался открыть перед ним все свои карты. Единственное, о чем пока помалкивал Андрей, так это о том, что он является пришельцем из другого мира. Точно это знал только купец Белтон, и о чем-то таком догадывались спасенные им на орочьей стороне, но они крепко хранили тайну.

Однако чем дольше рассказывал Андрей, тем все явственнее понимал, что о многом из этого падре знает и так, потому что практически все время он слушал Новака вполуха. Единственно, когда его внимание обострялось, это когда Андрей говорил о том, что сейчас творится в Закурте, и о бое имперцев со степняками. Даже о порядках степных орков и о том, что они никоим образом не мешают свободе вероисповедания людей, падре прослушал без должного внимания и не выказал ни удивления, ни недоверия. Просто молчал. Как-то так странно молчал. Рассеянно.

– Падре, мне кажется, что вас не очень удивляет мой рассказ. У меня стойкое убеждение, что все это вы знали и раньше. Ну же, падре. Нас связывает столько общего, что, стань это известно инквизиции, мы целехонькими взойдем на костер, разве только языки нам вырежут, чтобы даже на костре мы не выкрикнули ничего.