Стены из Хрусталя

Ухватил он самую малость, да и бесполезную в придачу — «…но воплотился в тебе, и стали мы единым целым…» Философский трактат, что ли, пишет? Слишком поздно он втянул шею. Ловец воров успел перехватить его напряженный взгляд и покачал головой. В одночасье Фанни похолодел настолько, что почудилось, будто рубашка на нем замерзла, а манжеты стали такими острыми, что вот-вот расцарапают ему запястья.

— Подойдите, мастер Блейк.

Несколько неуверенных шагов.

— Любопытно вам, что я пишу?

— Нет, сэр… то есть… ежели это меня не касается напрямую.

Присыпав песком листок бумаги, мистер N. встряхнул его и сунул под плоскую коробку. Шутки ради кто-то намалевал на ее поверхности пятерню. Удивительно было видеть на столе столь серьезного человека такую дребедень.

— Что вы думаете о роде ваших занятий, мастер Блейк? — спросил мужчина, откидываясь на спинку стула.

— Я-то? — растерялся Фанни. — Да чего мне думать? Делаю, что вы велите, сэр.

— Разве вам не по вкусу хлеб доносителя? В горле застревает?.. Не бойтесь, отвечайте честно. От вашего ответа не зависит, кто сегодня будет обречен на смерть. Все уже предрешено.

Фанни вздрогнул.

— Бесчестное это ремесло, сэр.

— Ах, вот как? Что же, по-вашему, честь, мастер Блейк? Была ли она у вас прежде, когда вы у девиц карманы срезали?

— Была, — помолчав, ответил юноша, — да сплыла. Раньше у меня были хоть какие-то… ну… правила, что-то, чего я делать не стану, хоть ты режь меня! Есть воры, которые богатых детишек в закоулок затаскивают и одежду с них снимают, да еще и пристукнут, чтоб те не пикнули. Вот я и думал, что такая подлость — ну точно не про меня! А теперь… я вообще не знаю, как мне жить.

Мистер N. заскрипел стулом.

— Жаль, что вы, мастер Блейк, человек недалекий. Другой бы понял… впрочем, не всякий, конечно. На самом-то деле, никакой чести нет, посему служба не может быть бесчестной по самой своей сути.

Воришка опустил голову. Если чести не существует, то почему он ощущал пустоту там, где что-то было прежде, и пустота эта кровоточила и болела? Возражать он не отважился.

— А чего еще нету?

Улыбнувшись, мистер N. подался вперед и грузно оперся на стол.

— Да вообще ничего, мастер Блейк. Есть только позывы — утолять голод и жажду, спать, совокупляться. И вместо того, чтобы понапрасну тратить силы на бесполезные материи, не лучше ли сосредоточить их на том, чтобы удовлетворить свои позывы в полной мере?

Все нервы Фанни натянулись. Если бы не уличный гомон, стало бы слышно, как они звенят.

Но ловец воров не тратил красноречие понапрасну.

— Вы помните, какое событие произошло три года назад? — перешел он к делу.

Юноша покраснел, точно ученик, который вместо подготовки к экзамену пускал кораблики, сделанные из страниц латинской вокабулы. Кроме того, что Проныру Хэла пришибло вывеской цирюльника или Хью-Укушу-Себя-За-Локоть сожрал петуха живьем, на ум ничего не приходило.

— Кошка мистрис Бейли окотилась двухголовым котенком, — вспомнил он наиболее глобальное событие трехгодичной давности. Еще бы, всю неделю только и толков было о чуде-юде!

Мистер N. покачал головой.

— Три года назад произошло якобисткое восстание, — напомнил он.

— Да, сэр, и оно тоже.

— Орды мятежников двигались на Лондон.

Юноша поморгал задумчиво.

— Так вот почему Господь попустил уродиться такому чудищу! Дабы указать на грядущие бедствия!

— Слово «Каллоден» вам о чем-нибудь говорит? — сдался мистер N.

— Ну так еще бы! Битва, в которой мы наваляли войскам Красавчика Чарли… я имел в виду, богомерзкого смутьяна.

— Зато самозванец удрал и теперь плетет козни из-за границы. А вчера в Лондон приехал некий господин из Испании, первейшего врага нашей Родины. По всем признакам шпион. При нем документы, в коих прописаны планы заговорщиков. Ваша задача проста — проникнуть в дом, снятый негодяем, взять бумаги и принести мне. Я же позабочусь, чтобы они попали по назначению.

— Но ведь это опасно!

— Уклоняетесь от службы? — нахмурился ловец воров. — Дело серьезное, можно сказать, государственное! Отказ от него равносилен измене… а вы ведь знаете, как у нас казнят за измену? Конопляным воротником не отделаетесь. Сначала подвесят в петле поболтаться, а потом, еще живого, выпотрошат и сожгут внутренности на ваших же глазах. И только тогда четвертуют. Ясно вам?

Вздрогнув, юноша закивал. Он был отлично осведомлен об этой процедуре, более того, вспомнил анекдот о том, как один приговоренный влепил оплеуху палачу, когда тот вытягивал его кишки. Веселее не стало. Как-то не хочется настолько пребывать в сознании, когда тебе вспарывают живот.

— Я имел в виду, сэр, — зачастил он, — что дело хоть и опасное, но я за него возьмусь. А когда я принесу бумаги, вы меня… вы… вы меня отпустите?

Яркая, как падающая звезда, перед ним промелькнула надежда, но столь же быстро погасла.

— Конечно же нет! Тем самым вы лишь подтвердите, какой вы ценный сотрудник. Зато я пошлю вашей матушке немного денег и письмо с благодарностями за такого замечательного сына… Если вы принесете мне бумаги завтра вечером.