Стены из Хрусталя

В задумчивости он посмотрел в окно. Ветви дубов застарелыми шрамами переплетались на фоне светло-сизого неба. Мутная луна с неровными краями казалась прорехой, через которую можно было разглядеть другой мир, но такой же блеклый и скучный, как этот.

За воротами мелькнула тень.

Мистер Томпсон встрепенулся, но больше ничего не разглядел. Показалось. Перед глазами то и дело что-то мелькало, пора бы привыкнуть. Точнее, не перед глазами, а в глазах. Глупый мальчишка, который так бесцельно транжирил ресурсы своего тела, пытался вернуть главенство, но каждый раз Ричард загонял его в глубины сознания, где тот заходился беззвучным воем от бессилия.

— … и вообще, чем мы ему обязаны? Да ничем! Взять хоть Табиту — при жизни была рабыней, а теперь ее рабству конца не будет! Я голодал — он обрек меня на вечный голод. За что его уважать? Да пошел он, — сделал вывод Эйдан и пнул кровать.

Мистер Томпсон выпустил облачко дыма.

— Окажись ты творцом, ты бы так не поступил.

— Да уж как-нибудь обошелся бы без врак! — горячо согласился вампир.

— Не хочешь ли попробовать?

— Что?

— Сделать меня бессмертным. Если ты задумал изменить мир, в одиночку тебе не справиться. А на меня, как ты давеча убедился, можно положиться.

Он отложил трубку и расстегнул манжету, невозмутимо, будто подставлял руку под ланцет опытного цирюльника. Вампир почесал затылок.

— Могу попытаться… Ты, главное, не рассчитывай, что прям сразу невиданную силу обретешь. Кровь у меня не настолько мощная, как у Мастеров. Но я попробую. Так. Ты обожди, ладно? Я того, сосредоточусь сейчас. Ты обожди.

Такой поворот событий Эйдан не ожидал. Он-то рассчитывал всего-навсего выговориться, поведать кому-нибудь, что за проходимец лорд Рэкласт и как ловко он всех обдурил. Но самому стать творцом, а в дальнейшем, быть может, и Мастером — предложение показалось заманчивым. Только бы ничего не напутать! Что если он убьет нового друга преждевременно? Что если та веревка, которую он бросит Томпсону, когда тот будет барахтаться в пучине смерти, окажется недостаточно прочной? Главное, сосредоточиться.

Но сосредоточиться не получалось. Издали донеслось приглушенное пение, и Эйдан почему-то вспомнил колыбельную про женщину, которую похитил Народ-с-Холмов. Давным-давно именно так его убаюкивала мать. «Seo hin, seo hu leo» в ушах зазвенел припев.

— Что это?

— Где? — не понял мистер Томпсон.

— Вот только что… и еще… Будто поет кто.

— Тебе послышалось.

— Наверное.

— Готов?

— Кажись, готов.

— Тогда приступим.

Вампир поднес его запястье к губам, слегка уколол кожу, но, собрав волю воедино, так сжал челюсти, что прокусил руку насквозь. Он уже сделал первый глоток, как вдруг Томпсон уперся ему в грудь, силясь оттолкнуть, и взмолился:

— Нет, нет, нет! Это тело мое!

Даже глаза его потемнели от невыносимой муки, и вампир отшатнулся, позабыв захлопнуть рот. Подбородок защекотала скатившаяся капля крови.

— Ты чего? Больно, что ли? Терпи, в начале оно всегда так, — успокоил он претендента на бессмертие, но тот уже перестал трястись, и по зрачкам разлилась невнятная голубизна.

— Это я… рефлекторно. Продолжай.

Стараясь причинять поменьше боли, вампир сосал кровь, и под конец Томпсон так ослабел, что пришлось поддерживать его плечом. Теперь точно пора. Он распорол себе ладонь.

— Пей, — скомандовал Эйдан, но укушенный плотно сжал губы, как ребенок перед ложкой касторки.

И лишь тогда вампир распаниковался окончательно.

— Ты сбрендил? Сдохнешь ведь! Пей!

— Ммм…

— Пей, кому говорят!!

— Там… на столе… принеси…

Со всех ног он бросился к столику, не успев подумать, за чем его послали. Грянул выстрел. Обернувшись, вампир увидел, как из рук Томпсона вываливается револьвер, а сам мужчина сползает на пол. Все еще не понимая, что случилось, Эйдан провел рукой по рубашке и тупо уставился на пепел, припорошивший пальцы.

— Так не бывает, — сказал Эйдан.

— Теперь бывает, — Томпсон едва шевелил серыми губами.

В сердце пуля не попала, прошла чуть выше, но процесс начался. Столь запредельной была боль, что тело отказалось ее признать и просто сообщило вампиру, что с каждой секундой его становится все меньше и меньше.

А голос нарастал, и Эйдан уже не сомневался, что слышит его взаправду. Ухватив задвижку немеющими пальцами, он распахнул окно и увидел, что у ворот стоит старуха в черном платье, простоволосая. Седые космы развевались на ветру, словно хлопья морской пены во время прибоя. Раскачиваясь и хлопая в ладоши, баньши пела знакомые слова. Вот к ней подлетела Табита и чуть не сшибла с ног. Проследив за ее взглядом, закричала сама и вцепилась в чугунные прутья ворот, сминая их, как проволоку. Но баньши не сбилась с ритма.

Is gur bliain is an la inniu fuadaiodh me dhem gherran,

— пела она, —

Is do rugadh isteach me i lios an chnocain,
Seo hu leo, seo hu leo, seo hu leo…[10]