Стенка на стенку

Сводничество среди солдат практиковалось частенько. Весьма удобный способ, чтобы пополнить худой солдатский бюджет, да и лишняя копейка к дембелю никогда не помешает, — не тащиться же через всю Россию в казенной одежонке! Для интимных свиданий на зоне имелась небольшая комнатушка, которая вообще-то называлась «красным уголком» и помещалась как раз в коридорчике — между мужской и женской зоной. А пост здесь нужен был не для порядка, а лишь затем, чтобы зеки противоположных полов не учиняли групповух.

Лукаво оглядев красивую зечку с головы до ног, сержант Кирюхин сполна оценил вкус начальника женской колонии подполковника Ерофеевой, после чего строго поинтересовался:

— Болтать не станешь? А то эта сука меня со света белого сживет, а мне до дембеля всего лишь полгода осталось.

— Да разве я способна на такое?! Мне самой житья не будет!

— Ладно, приведу ночью тебе мужика. Только деньги сразу давай!

Нисколько не стесняясь озороватого взгляда, она сунула руку под кофту и выпотрошила левую чашку бюстгальтера.

— Вот здесь половина, вторую получишь, когда мужика приведешь. Только ты уж постарайся, чтобы молодой и крепкий был.

— Не переживай, — весело улыбнулся парень, пряча купюры, склеенные женским потом, в карманы брюк. — Сделаю все как надо. Приведу этой же ночью.

Можно было бы не сомневаться в том, что точно такую же сумму он возьмет с зека, отважившегося на любовное свидание.

Предстоящей ночи Клушка ждала с волнением, как будто ей предстояло расстаться с целомудрием. Но когда в «красный уголок» молоденький сержант привел зека лет сорока пяти, у которого от множества наколок кожа выглядела почти черной, рот был полон желтого металла, а тело — в шрамах и в ссадинах, словно у лося, вернувшегося победителем с брачного турнира, девка опешила.

Справившись с изумлением. Клушка хотела обругать сержанта, который не имел ни малейшего представления о женском идеале, и потребовать от него задаток назад.

Сержант, несмотря на внешнюю суровость, оказался большим шутником и можно было только догадываться, с какой затаенной улыбкой он подсматривал через слегка приоткрытую дверь. Но ее замешательство рассеялось мгновенно, едва блатной произнес первую фразу:

— Здравствуй, Зинуля, как же я по тебе соскучился!

Мужик произнес это так просто и естественно, как будто знал ее много лет. Перед ней стоял настоящий самец — сильный, волевой, и вместе с тем обладающий таким запасом нежности, что ее вполне хватило бы на целый гарем.

Но она была одна.

Все это промелькнуло у Клушки в голове с молниеносной быстротой. А зек, заметив в ее глазах некоторое сомнение, трогательно заверил:

— Ты меня, девочка, не бойся, это я с виду такой свирепый. По-другому на зоне невозможно… сама понимаешь. Зато я могу так горячо прижать, что твое сердечко от сладости замрет.

И уже когда он познал ее всю — умело и очень нежно, Клушка вдруг всполошилась:

— А как же тебя зовут, мил человек?

— Иван, — отвечал ее нежданный муж на ночь. — Иван Раскольник. Может, слыхала о таком?

Клушкины губы непроизвольно дрогнули — не то от удивления, не то от ужаса. Не знать об Иване Раскольнике — это все равно что не слышать о Шервудском лесе и атамане разбойников Робин Гуде. О каждом выдающемся узнике в любой колонии ходят легенды. Не обошли стороной устные предания и такую выдающуюся личность, как Иван Раскольник. Поговаривали, что он грабил богатых пассажиров в поездах дальнего следования и раздавал деньги бедным. Что будто бы неимущих он опекал, а если кому и доставалось темной ноченькой, так лишь фарцовщикам и ростовщикам. Но что было совершенно точно: грехов за ним водилось столько, что их хватило бы на несколько обычных жизней, чтобы потом веки-вечные вариться в котле со смолой, а крови им пролито было столько, что она залила бы пол-Сибири.

— Испугалась? — как-то особенно тепло поинтересовался Иван Раскольник.

Вспомнив тепло его рук и сладость, что он подарил ее истосковавшемуся телу несколько минут ранее, Клушка разомкнула уста и неожиданно для себя произнесла:

— Теперь нет…

По рассказам матери Филат знал, что ее тюремный роман продолжался ровно четыре месяца, до тех самых пор, пока живот у нее не стал выпирать наружу и не сделался предметом зависти и одновременно ненависти всех подруг.

Подполковник Ерофеева измены не снесла и с досады затолкала бывшую любовницу в такую глухую дыру, где уютно себя чувствовали только тамошние медведи.

Все четыре месяца сводня-сержант исправно доставлял записки из одной части зоны в другую, сколачивая нехилый капиталец на близкий дембель. А когда Клушка случайно узнала о том, что ближайшим этапом ее отправляют в другую колонию, то отдала вертухаю остаток сбережений за несколько часов любви с Иваном Раскольником. Отдавалась она с такой страстью, как будто это была последняя ночь в ее жизни, и, стоя в дверях «красного уголка», бдительный сержант охранял горькое зековское счастье с тем же усердием, с каким караулил опутанные колючей проволокой стены колонии.