Стенание

После провала миссии Бертано король снова сфокусировался на отношениях с Францией и занялся приготовлениями к встрече адмирала д’Аннебо, который собирался посетить Лондон в конце месяца. Событию этому было уделено большое внимание. Несмотря на финансовый крах, к которому привела страну затеянная Генрихом война, празднования проводились с небывалым размахом. Такой торжественной встречи иностранного лица не было, по крайней мере, с прибытия злосчастной Анны Клевской в 1539 году. Ральф Морис, секретарь архиепископа Кранмера, впоследствии рассказывал, как Генрих стоял на устроенном в честь д’Аннебо пиру, обнимая одной рукой адмирала, а другой – Кранмера (признак благоволения к обоим, хотя к этому времени королю было уже трудно стоять без поддержки), и поверг всех присутствующих в изумление, заявив, что в скором времени он и французский король упразднят мессу и установят простое хлебопреломление. Это, конечно, было совершенно невозможно (король Франции Франциск I оставался незыблемым католиком), но если Генрих вдруг сказал такое, пусть даже в шутку, это могло означать только одно: он вновь повернулся к сторонникам Реформации и преисполнился самых радикальных намерений, что было совершенно немыслимо всего несколько недель назад.

После возвращения из-за границы графа Хартфорда и лорда Лайла соотношение сил в Тайном совете вновь изменилось в пользу реформаторов, которые в основном и сопровождали Генриха в его поездке в начале сентября. Изначально предполагалось, что поездка эта займет всего пару недель, ведь король собирался не дальше Гилдфорда, но как раз тогда его величество снова заболел и, возвращаясь из Гилдфорда, добрался только до Виндзора, где и застрял на полпути до конца октября. Почти все это время консерваторы, входившие в состав Тайного совета, оставались в Лондоне, занимаясь там рутинными делами, а при Генрихе были сплошь радикалы. Ну и еще, разумеется, жена Екатерина Парр.

Вполне вероятно, что именно в эти осенние месяцы Генрих и призадумался о том, что следует предпринять напоследок самые решительные шаги, – возможно, приступ жестокой болезни в очередной раз недвусмысленно намекнул ему, что конец уже близок. В ноябре и декабре Стивен Гардинер утратил политическое влияние и отошел на второй план: на собрании Тайного совета лорд Лайл даже ударил его по лицу без всяких последствий для себя, хотя это было серьезным проступком, – и к тому же архиепископу постоянно отказывали в аудиенции у короля. Потом, уже в декабре, герцога Норфолка и его сына графа Суррея внезапно арестовали, признали виновными в государственной измене и приговорили к смерти. Формально им предъявили обвинение в противозаконном включении королевского герба в свой собственный, но это лишь послужило предлогом; дело явно сфабриковали, чтобы убрать со сцены Норфолка. Будучи старшим пэром в Англии, он рассчитывал, что будет контролировать наследника престола, малолетнего Эдуарда, а учитывая, что герцог являлся убежденным противником Реформации, допустить этого было никак нельзя. Как уже отмечалось выше, Генрих и раньше использовал притянутые за уши обвинения в государственной измене, чтобы избавиться от Анны Болейн и Томаса Кромвеля. Молодого графа Суррея казнили 19 января 1547 года; Норфолк должен был последовать за сыном на эшафот 28 числа, но его спасло то, что сам король скончался в этот же самый день рано утром. Герцог избежал казни, но вместо этого шесть с половиной лет чах в Тауэре и лишь с восшествием на престол католички Марии Тюдор вновь получил свободу.

Итак, в начале декабря 1546 года Генрих снова тяжело заболел, и похоже было, что на этот раз он уже вряд ли выздоровеет. Два последних месяца жизни ему суждено было провести в Уайтхолле. То, что в январе 1547 года король был разлучен с супругой, некоторые историки считают политически важным фактором, поскольку Екатерина в конечном итоге так и не получила регентства, на которое надеялась. Однако, несмотря на то, что Рождество она провела в Ричмондском дворце, вдали от мужа, к середине января ей приготовили покои в Уайтхолле, хотя и неизвестно, успела ли она перебраться в эту резиденцию, прежде чем у Генриха случился последний, смертельный приступ.

Но дело даже не в том, что Генрих не виделся с Екатериной в последние недели жизни, а в том, что он вообще вряд ли виделся в это время с кем-либо, кроме личного секретаря Пейджета и – что важно – с двумя джентльменами королевской опочивальни (да, существовала при дворе должность, которая называлась именно так).