Стемпеню

– Не пойти ли нам домой, свекровь?- обратилась Рохеле к Двосе-Малке, которая во все глаза смотрела на Айзик-Нафтолю с выставленными напоказ рукавами белой сорочки и с чужой шляпой на голове.

– Что ж, пойдем, доченька, пойдем. Завтра базарный день-надо выспаться. Глянь, как они разгулялись!

И Двося-Малка с невесткой уходят.

Край темно-голубого неба светлеет. Близится рассвет. Запел петух, и десятки других ответили ему приветным ку-ка-ре-ку. Где-то вдали залаяла собака. Все хатенки погружены еще в глубокий сон. Только в доме резника Герш-Бера светится огонек: он встает за час до рассвета и в предутренней тишине читает священные книги...

– Что скажешь, Рохеле, про дочку Гнеси? И боже мой, как расфуфырилась! Ну, как она тебе понравилась?

Погруженная в свои думы Рохеле ничего не ответила. Кто знает, о ком сейчас ее помыслы?

– Свекровь, - неожиданны заговорила она, - я ведь сегодня впервые слышала Стемпеню.

– Что ты, дитя мое! Как это впервые? А у вашего богача реб Лейбци-Аврома-Герша? А у реб Нехемьи-быка? А у Соры, дочери Бенциона? Наконец у самого цадика?[14]

– Не помню, - ответила Рохеле. - Все слышу: Стемпеню да Стемпеню, но видеть его никогда не приходилось.

– Оно и понятно. Где тебе и помнить?! Ты еще была совсем цыпленком, когда Стемпеню играл на свадьбе у дочери сквирского цадика. Ох и свадьба была! Всем моим близким и друзьям желаю справлять такие свадьбы! Можешь себе представить - я тогда была беременна Иосинькой... На каком же это месяце? На шестом, видно... А? нет, на восьмом... Куда ты, Рохеле? Вот ведь наш дом, а ты прямо к Гнесе. Вот так штука, ха-ха-ха!

– Что за вздор!-сама себе удивилась Рохеле, оглянувшись кругом. - Смешно, право, ха-ха-ха!

Смеясь, свекровь с невесткой вошли в дом. Надо было вздремнуть хотя бы часок-другой: с утра в Мазеповке предстоял большой базар, почти ярмарка.

VII Рохеле не спится

Вот беда - Рохеле не может уснуть! Ворочается с боку на бок, то сбросит одеяло, то снова натянет его на себя... Не спится! Как ни старается она гнать от себя всякую мысль о Стемпеню, образ его, бог весть почему и зачем, упорно стоит перед ее взором. Она крепко-накрепко смежает веки - и снова перед нею Стемпеню с его прекрасными черными глазами: они глядят на нее в упор, эти глаза, ласкают, притягивают к себе.

– Ах, чтоб ему ни дна ни покрышки! - с досадой шепчет Рохеле. - Хоть бы Мойше-Мендл пришел.

Она открывает глаза и опять видит Стемпеню со скрипкой в руке. Ей чудится, будто она все еще слышит изумительную музыку.

– Какая игра! Ах, что за игра! Недаром о нем такие чудеса рассказывают...

Рохеле вспоминает удивительные рассказы о Стемпеню, слышанные ею в детстве, когда она жила в Сквире и обучалась грамоте и письму у "учителя для девочек" Мотла Шпрайза. Ну и наслышаласъ же тогда Рохеле от подруг о Стемпеню! Рассказывали, например, о том, как Стемпеню однажды отбил невесту у жениха, как невеста, не вынеся позора, умерла и ее повенчали уже мертвую под черным балдахином... О там, как Стемпеню отомстил когда-то девушке, назвавшей его шарлатаном... О том, как Стемпеню играл однажды на свадьбе у одного крупного помещика, графа; как дочь графа, паненка редкой красоты, страстно влюбилась в скрипача и заявила: "Умру, а Стемпеню будет мой!" Услыхав такие речи, граф призвал к себе Стемпеню и сначала угрозами, а потом добром стал уговаривать его принять христианство и жениться на его дочери-паненке, обещая в приданое три деревни. Но Стемпеню ответил ему по-французски (Стемпеню, конечно, говорил и по-немецки и по-французски), что своего червонца он не променяет даже на горы чужого золота. С тех пор Стемпеню пользуется большим почетом среди благочестивых евреев, сам цадик уважает его. Паненка же, услышав ответ Стемпеню, одетая бросилась в реку...

И много таких диковинных историй, которые и слушать-то страшно, рассказывали Рохеле ее подруги.

Вспоминаются Рохеле и уверения одной из подруг, будто у Стемпеню имеется какой-то пузырек с "любовным напитком". "Вздор!- думает Рохеле, воскрешая в памяти все эти россказни. - Гроша ломаного я бы не дала за этот напиток и за такую, с позволения сказать, любовь! Мой Мойше-Мендл любит меня без всякого любовного напитка... А я его? А я Мойше-Мендла?.."

Рохеле повернулась на другой бок, лицом к стене, и крепко призадумалась. Впервые пришла ей в голову такая мысль. "Вот еще страсти какие! Чепуха! Небылицы на тараканьих ножках! Причем тут "люблю-не люблю"! Во всяком случае, не ненавижу!.."