Стеклодув

— Психическими расстройствами? — папа повторил это задумчиво, но, кажется, совсем не удивленно. — Твоя бабушка, мамина мама, последние десять лет своей жизни провела в сумасшедшем доме. Я думал, ты знаешь об этом.

Я почувствовала, как взволнованно заколотилось сердце, но постаралась заставить свой голос звучать как можно спокойнее. К счастью, папа тоже был занят рассматриванием черного пятна впереди.

— А что с ней было не так?

— Слушай, мне кажется, там впереди Ян прямо верхом на Атоме. Далековато от его огородов, вот это удачная встреча, — папа посмотрел на меня. — Прости, что ты спросила?

— Чем болела моя бабушка?

— Шизофренией, не помню точно, кажется, параноидной. Она видела и слышала души детей, которых абортировала до того, как забеременела твоей мамой. А твоя мама, знаешь… — папа снова уставился на дорогу, — лучше не говори с ней на эту тему. Мать вырастила её одна, и она тяжело переживала её болезнь и смерть.

— Она покончила жизнь самоубийством?

— С чего ты взяла? Хотя, честно говоря, я не знаю. Одним утром ее тело просто нашли в палате, и, кажется констатировали то ли остановку сердца, то ли что-то такое, но твоя мама после поездки туда сказала, что видела на её шее странные следы. Эта психушка славилась низким процентом суицидников, так что, может быть, дело мутное. А почему ты спрашиваешь?

— Да так… думаю вот, не поступить ли мне на психолога.

— Это ты молодец, дочь, это разумно.

Впереди и правда был Ян, он разговаривал с кем-то, удерживая Атома под уздцы, а рядом с ним на белой кобылке восседала Амелия. Она повернула голову и, кажется, хорошенько разглядела нас, а потом снова отвернулась, ничего не сказав Яну.

— Папа, — серьезно сказала я, остановившись и посмотрев ему прямо в глаза. — Скажи честно, вы развелись из-за нас?

— Лесечка… — он тоже остановился.

— Я уже взрослый человек и имею право знать! И я не расскажу Филе! Я же знаю, что мы с ним не подарок, мы все время ссорились с вами, особенно с мамой, а я… я не хотела обращать внимания на ваши скандалы, хотя была достаточно взрослой, чтобы поддерживать вас. И я знаю, что нас… меня с этим характером сложно любить, даже для родителей…

— Олеся, что за чушь ты несешь? Вы с Филиппом наши дети, и я, и твоя мама — мы любим вас, как умеем. Может быть, из нас и не вышли прекрасные родители, но мы старались. И будем стараться дальше, просто по-отдельности.

— Ты не откажешься от меня, даже если я сойду с ума, как бабушка?

— Лесечка, — папа обнял меня и ласково погладил по голове. — С чего такие вопросы? Я буду любить тебя, даже если сам сойду с ума, как твоя бабушка.

Ян наконец заметил нас и приветственно замахал рукой. Когда они с Амелией подъехали, мне показалось, что она уставилась на меня своими зелеными прищуренными глазами как хищник на добычу, по коже даже побежали противные мурашки. Они спустились, и Ян представил эту девицу моему отцу, сказав, что они тут решают вопрос о поставках для её кафе. Папа активно заинтересовался этой проблемой и я, постояв еще минуту, молча развернулась и пошла прочь, услышав, как отец крикнул мне вдогонку, что скоро придет.

— Ага, скоро. Так же скоро, как ты приехал, — пробормотала я. — Неужели и тебя очаровала эта белобрысая курица.

— Правильно, я бы тоже ушла, — раздался над самым ухом тихий женский голос. Я обернулась, и меня моментально накрыло волной холода и страха. Рядом на дороге никого не было.

— Вы… вы кто? — прошептала я, не зная, что делать — броситься назад и рассказать все отцу и Яну или идти дальше, никого не пугая.

— Уйти — это всегда лучше, — сказал голос. На этот раз он был спокойный и добрый, и, кажется, до боли знакомый. — Пойдем в тень, здесь очень жарко.

И я пошла.

* * *

Сквозь неплотно задернутые шторы пробивалась всего одна узкая полоска солнечного света и ложилась прямо на мое лицо. Я поморщилась, повернулась на другой бок и обнаружила, что проснулась. В комнате было душно и тихо. Да, именно, тихо. Несколько минут я лежала и слушала эту тишину, слушала отсутствие голоса, который преследовал меня вчера до самой ночи, то надолго замолкая, то неожиданно появляясь. Эта знакомая интонация, слишком мягкий, не всегда различимый звук «р» и мысли, которые я тысячу раз слышала в голове Алисы, когда она была жива. Будто бы даже сейчас, спустя два года после смерти, эта боль продолжала её терзать. Та самая боль, которую я считала неважной, пока она не утянула мою подругу на тот свет. Как такое возможно? Словно исходивший из невидимого призрака, её мысленный голос звучал здесь и сейчас. В основном он говорил о себе, но наблюдал за всем, что происходит, и мог высказать свое мнение. И самое главное — он знал и понимал все, что я чувствую. Каждую мысль, каждый страх, каждое мое желание. Голос говорил мягко и вкрадчиво, озвучивал мысли, которым я не решалась дать волю. И хотя я не понимала, что ему может быть нужно, у меня не получалось бояться, думая об этом голосе как о призраке. Я боялась только сумасшествия.