Стекло

Мы легко обо всём договорились, потому что я вёл себя подобострастно и соглашался на все условия и предложения Капли. Мы официально стали частью его группировки, получили право доступа, собирали дань с большей территории, но и отдавали большую её часть в общую копилку. Через два месяца мы с Каплей сидели у него и обсуждали финансовые дела. Оружие было у меня с собой – мне доверяли, никто меня не обыскивал. Примерно в середине разговора я достал пистолет и в упор расстрелял всех присутствующих в комнате – Каплю, двух его бойцов и пацана-курьера, который принёс ему письмо и тем самым всех отвлёк. В письме не было ни слова, просто чистый лист в конверте, а курьера за пару часов до этого нанял я. Он не знал, что его ждёт.

Потом я бросил в окно гранату, и это стало сигналом. Мои ребята, равномерно рассеянные по дому и кварталу, достали оружие и начали стрелять. Никто этого не ждал. Через несколько минут от банды Капли осталось человек пять, которые поспешили сдаться. Каждый мой человек убил от двоих до четверых парней в котелках.

Мы продолжали расширяться – где-то хитростью, где-то силой, и к двадцати годам подо мной была четверть города. Мы торговали наркотой, медленно подступались к торговле оружием, держали бордели. Знал ли об этом отец? Да, знал. И относился совершенно нормально, потому что он считал всё это бизнесом. В то время как мои братья старательно заучивали цифры, я начал своё дело. Занятно, но если бы не отец, я бы так и остался гангстером. Однажды он попросил меня прийти в его дом – я жил отдельно с шестнадцати – и предложил идею, до которой я сам бы никогда не додумался. Он предложил мне создать партию и стать в общественном мнении молодым перспективным политиком, сохранив при этом незаконную деятельность в качестве изнанки. Так начинали все политики, сказал он. Не с легального бизнеса, не с поиска мецената, а с рэкета и торговли наркотиками. Со временем ты от этого откажешься, сказал он, потому что это станет тебе мешать, а не поддерживать. Но пока что это твой фундамент. В тот момент по взгляду отца, по его движениям, по его словам я понял, что он начинал точно так же, и бизнес его вырос вовсе не из экономического университета. Я стал единственным из двадцати четырёх детей, кто действительно пошёл по стопам отца.

Я так и сделал. Зарегистрировал партию, начал общественную деятельность. Это забавно, когда какой-то процент доходов от торговли наркотиками идёт на благотворительность. Кстати, никаких хосписов или домов престарелых. Только детские дома. Мне нужно было, чтобы каждый их воспитанник знал имя мецената. Позже, гораздо позже они влились в мою армию.

Забавно, но, кажется, эта страна была последней, где номинально существовал совещательный орган и где можно было присосаться к кормушке, не будучи родственником государя. Ушло семь лет, но я присосался. Я ввёл в ближний круг семь или восемь своих людей. Мы присутствовали на собраниях, выслушивали волю государя и вяло поднимали руки, имитируя собственное мнение. В этом был смысл. Я понял, что уровни разные, а структуры одинаковые. Что захват целого государства – это ровно то же самое, что захват квартала Капли. Ты точно так же втираешься в доверие, твои люди расхаживают среди чужих так, будто они не чужие. Но у тебя есть оружие, а у тех, других, нет, и в какой-то момент ты поднимаешь своё. И мы его подняли во время очередного бессмысленного заседания. Расстреляли охрану, взяли государя. Там был один генерал, приближённый к государю, но интересующийся властью, – он полагал, что во главе государства после переворота поставят его, и он перетянул на нашу сторону значительный процент гвардии. Были уличные бои, погибло много народу. Генерал погиб. Его люди думали, что от случайной пули – по улицам было опасно даже ходить, а он пытался сам руководить тактическими ходами. На самом деле его убил мой человек.

На похоронах я скорбел и гарантировал его офицерам, что продолжу его дело, его линию, говорил, что я был правой его рукой, а теперь стану им отцом и братом. Я блестяще оседлал искусство выдать пешку за короля. Они верили мне, они молились на меня и постепенно исчезали. Кого-то уличали в измене, и он заканчивал свои дни на виселице. Кто-то пропадал без вести. Кого-то сбивала машина. Помимо армейских, я постепенно убирал и своих прежних соратников – тех, кто видел меня внизу. Для приходивших я всегда был на вершине.