Стейниц. Ласкер

Тогда Ласкер решает перейти от обороны к нападению. Он соглашается принять участие в лондонском турнире 1899 года, заканчивающем XIX век. В Лондоне играют 14 человек по две партии. Кроме Тарраша — все корифеи налицо.

Ласкер начинает вяло. Из первых 4 партий — две ничьи, одна победа, одно поражение. А из остальных 22 партий — 17 выигрышей при 5 ничьих. И в итоге 18 побед, 7 ничьих, 21½ очко из возможных 26, т. е. 83 процента. Такого успеха не знал ни один шахматист XIX века. На втором, третьем, четвертом местах оказались с одинаковым количеством очков (17) Мароци, Пильсбери, Яновский, отстав от Ласкера на 4½ очка. Этот рекорд остался непобитым в течение 30 лет (Алехин в Сан-Ремо). После него они были лучшие — в этом никто не сомневался, — но только после него. И когда Яновский вскоре после турнира решается вызвать Ласкера на матч, он не может собрать тех 8 000 марок, которые потребовал Ласкер в виде ставки. Матч не состоялся — шахматный мир не верил больше Яновскому.

И, оказывается, был прав в своем недоверии. Вскоре после лондонского состоялся (летом 1900 г.) парижский турнир при 17 участниках. И если Ласкер даже улучшает в процентном отношении свой лондонский результат — 14½ очков из 16 партий, — то Яновский оказывается на 11 месте. Пильсбери остается вторым, с 12½ очками, а на третьем и четвертом местах с 12 очками — Мароци и новичок, американец Фрэнк Маршалл, единственный выигравший у Ласкера. Это было воспринято как сенсация: сенсационным казалось, что Ласкер может проиграть хотя бы одну партию.

Так закончилось первое десятилетие ласкеровского шахматного пути. И если быстрым был путь первого пятилетия — от любителя до официального чемпиона мира, — то путь второго пятилетия — от иронического непризнания до всеобщей уверенности в том, что в Ласкере шахматный мир встретился с сильнейшим из когда-либо живших шахматистов, — был путем непрерывного штурма.

Казалось неожиданным, что шахматист может так расти, уже достигнув звания чемпиона мира. Но еще большую неожиданность готовил Ласкер.

В том же 1900 году шахматный мир узнал, что Эмануил Ласкер, чемпион мира по шахматам, прошедший 4 семестра математического факультета берлинского университета, блестяще защитил при эрлангенском университете диссертацию на звание доктора философии и математики, получив это звание «cum grano laude» — «с высшей похвалой».

Жизненный замысел Ласкера удался: шахматы в качестве профессии дали Ласкеру материальную возможность и необходимый досуг, чтобы заняться тем, что он считал и считает основным делом своей жизни, и достигнуть в этом деле значительных успехов. Это было чисто ласкеровское решение проблемы двух профессий. И если человек отдается шахматам целиком, — то в условиях буржуазной культуры он становится их пленником. Это знали Стейниц и Чигорин и другие с менее видными именами, которые были одержимы этой страстью, коверкавшей, уродовавшей, ломавшей их жизнь в тех, достаточно частых случаях, когда не умели они создать мирное сосуществование двух профессий. Известны случаи, когда уравновешенные натуры достигали некоторой гармонии между своей шахматной страстью и своей жизненной профессией: таким был Филидор — профессионал-музыкант и шахматист, таким был Видмар, по профессии видный инженер, и Макс Эйве — учитель математики, — оба выдающиеся шахматисты-любители. Но никогда, и до и после Ласкера, не встречалось, чтобы шахматист-профессионал имел другую, официально любительскую, но по существу — основную профессию. Основную, ибо согласно повторным высказываниям Ласкера, основным своим жизненным делом он считает философию и математику. И факты его жизни это подтверждают: математические работы Ласкера являются подлинным вкладом в науку, об этом свидетельствует хотя бы избрание его почетным членом математического института Академии наук СССР.

Итак, перед нами человек двух профессий, из коих его фактическая, т. е. дающая ему средства к жизни, занимающая основное его время, является лишь добавочной, а любительская — основной. Такие ситуации встречались не раз в жизни больших людей: вспомним хотя бы Бородина, профессора Военно-медицинской академии и великого музыканта. «Но, — писал в своих письмах Бородин, — у меня музыка — отдых, потеха, блажь, отвлекающая меня от прямого моего настоящего дела — профессуры, лекций. Но что же является «отдыхом», «потехой», «блажью» для Ласкера — его шахматные занятия или его философские занятия? Ограничимся пока лишь постановкой этого вопроса.

Кто следующий?