Стечение обстоятельств

Федор переоделся домашнюю одежду, прошёл в гостиную, щёлкнув пультом, лёг на диван. На экране шла дискуссия о правах геев. «Боролись» двое, оба немолодые, ухоженные. Один говорил о немыслимых страданиях сексуальных меньшинств, живущих под игом злобных гомофобов, другой слабо отбрыкивался. Ведущий, нервно потирая руки, радовался, как дитя. «Оба голубые, – пробормотал Фёдор, – да и ведущий нежненький». Глаза его стали смыкаться и он под бормотание телевизора задремал.

Дёрнувшись, как от удара тока, он через некоторое время открыл глаза, проговорив ошалело:

– На работу? Встаю, встаю.

Часы показывали четверть двенадцатого. Через минуту он понял, почему проснулся: над его головой натужно ворчал перфоратор. Фёдор лежал, глядя в потолок долгие десять минут – перфоратор работал. После, резво вскочив с дивана, он сходил на балкон, взял стремянку, и вернулся с ней в прихожую. Взобравшись на стремянку, пошарив рукой в глубине антресоли, он нащупал полотняный мешочек, взял его и прошёл с ним в туалет. Сев на унитаз, он развязал мешок и достал из него пистолет. Это был «Вальтер», трофейный, не сданный его дедом властям. Его хранил отец Фёдора, хотел сточить боёк, тянул с этим, умер, оставив оружие сыну. Пистолет был смазан, полная обойма была при нём.

– Ты куда? – спросила жена, когда Фёдор набрасывал на себя куртку.

– Душно мне, подышать схожу, – ответил он и вышел из квартиры. Он поднялся на следующий этаж и позвонил в дверь. Перфоратор умолк, тихие шаги прошлёпали к двери, глазок затемнился. Фёдор приложил ствол к глазку и выстрелил. Выстрел эхом метнулся по этажам, открылась соседняя дверь, пожилая женщина испуганно спросила у него:

– Что за грохот?

Он, улыбаясь, навёл на неё пистолет, сказав: «Пуф-ф». Женщина испуганно захлопнула дверь.

Жена стояла в прихожей, она плакала.

– Зачем, Федя? – прошептала она.

– Стечение обстоятельств, - пробормотал он, прошёл в гостиную, свалился на диван и в один миг заснул. Во сне он улыбался. Снилась ему старая дача, покойная бабушка Варя в цветастом фартуке и сползших на нос очках. Она в медном тазике варила малиновое варенье, а он, пятилетний, сидел за столом и с аппетитом поглощал пенку от варенья с горячей ватрушкой.

Третье счастье Ширали

Ширали закончил работу только в начале двенадцатого часа ночи. Ступени подъездов и пандусы были им очищены от наледи и посыпаны песком, переполненные контейнеры в боксах под мусоропроводами он поменял на порожние, очистил урны у подъездов. «Вымыв» руки чистым снегом с капота чьей-то машины, он подошёл к подъезду и, наконец, с наслаждением закурил.

Морозило. Сыпал редкий снежок. Ширали курил и задумчиво смотрел на окна одинаковых высоток, в которых кое-где мерцали, меняя цвета, новогодние электрические гирлянды. Ему ужасно не хотелось сейчас идти в городок строителей, где он проживал в бытовке с четырьмя земляками узбеками. С тоской представлял он себе тесный прямоугольник бытовки, со стойким запахом пропотевших мужских тел, сырой обуви, спецовок, вечно пригоравшего плова на самодельной плите, двухъярусные полати с отсыревающими за день матрасами и унылые лица земляков с всегдашними разговорами о родине и новостях оттуда.

Он стал думать о том, что через день наступит последний день уходящего года и у строителей будет короткий рабочий день. А это означало, что отдохнуть не удастся, потому что его молодые непутёвые соседи по бытовке, холостяки Зейнатулла и Ислам приготовят плов и затеют проводы старого года с водкой и пивом. Лишь к полуночи они поедут встречать Новый год на Невский проспект, где можно будет встретиться с земляками и многочисленными родственниками.

Вернутся они под утро, и, наверное, культурную программу закончат вызовом проститутки. Вызовут, как обычно одну на двоих – так выходило дешевле. За занавешенным рваной простынёй углом, мужчины будут вскрикивать, постанывать и ругаться по-русски, всё произойдёт быстро и скоротечно. Приходящие женщины не скажут ни слова, придут и уйдут молча. После них в бытовке на некоторое время оставались чужие запахи, но они быстро съедались запахами сырой одежды и сушащихся носков. Когда женщина уходила, весельчак Ислам снимал простыню, и друзья укладывались спать, но ещё долго беседовали и даже иногда пели.

Летом Ширали с соседом по полатям, пятидесятилетним сварщиком Наримоном, когда к землякам приходили проститутки, выходили переждать на улицу, но зимой, наработавшись на морозе и, пригревшись под тряпьём и одеялом, сил встать и выйти на холод не было.

Наримон на правах старшего совестил Зейнатуллу и Ислама за недостойное поведение, но друзья с неудовольствием отмахивались от него. Однажды после очередного прихода распутной женщины, терпение у Наримона кончилось. Он грубо накричал на Ислама, стал попрекать его, но тот только скалил зубы, цедя нагло: «У меня помидоры опухают, понимаешь, дядя? Я молодой, терпеть долго не могу. Хочешь, чтобы помидоры дынями стали и лопнули?