Стечение обстоятельств

В ванной его ноздри затрепетали от удовольствия: пахло свежестью, он жадно уткнулся лицом в полотенце и долго вдыхал этот запах чистоты.

Шампанское он открывал под бой курантов и, полыхавшие за окном фейерверки. Надежда подняла свой фужер, лицо её было серьёзно:

– Давайте, Ширали, выпьем за то, чтобы этот год стал для всех людей счастливым. В самом деле, человек должен быть счастлив, без этого его жизнь теряет яркость. Попросите любого взрослого человека вспомнить счастливые мгновенья жизни, что он первым делом вспомнит? Самую счастливую пору - детство! За ним первую любовь, рождение ребёнка, а после у большинства произойдёт запинка и рытьё в памяти. Он их найдёт, эти мимолётные радости, но они будут иметь совсем другой вес, на весах жизни. Человек, как дерево: с годами обрастает корой невзгод, забот, обид, разочарований, потерь, болезней, грехов, через которую уже с трудом проникают лучи счастливых озарений. Но он хочет счастья, он всегда помнит свои счастливые дни, часы… или миги. Что обычно говорят на Новый год? С Новым годом и с новым счастьем. Счастья вам в новом году, Ширали.

Ширали, жадно глядя в зелёные глаза Надежды, заметил в уголках этих прекрасных глаз неумолимую и грустную примету старения – «гусиные лапки». На тост Надежды, в котором он не всё понял, потому что, больше любовался ею, чем вникал в слова, он ответил, зардевшись:

– И вам тоже.

Пригубив шампанского, он спрятал руки под стол, стеснительно оглядывая кухню.

Надежда засуетилась. Кладя ему на тарелку салат, она быстро говорила:

– Я пожарила отбивные, но они, извините, из свинины. А вам, знаю, это мясо запрещено религией. Возьмите нейтральную ко всем верованиям курицу. К ней соус берите, пробуйте грибы, рыбу.

Ширали неожиданно рассмеялся.

– Я анекдот расскажу, да?

– Нормальный? – рассмеялась и Надежда.

– Нормальный очень. Один раз Ходжа Насреддин долго, долго шел, он был сильно голодный, а хурджин уже пустой был. У речки русский поп сидел. Он сидел и кушал. У него на полотенце сыр был, хлеб и сало. Ходжа сказал: «Привет, поп», сел рядом, помолился: «Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим», это знаете, как у вас – слава Богу, и стал кушать. Поп молчал. Они оба голодные были. А когда они всё кушали, поп сказал: «Ты же мусульманин, вам нельзя с неверными кушать, а ты ещё сало кушал». Ходжа тогда сказал ему: «Э-э-э, дорогой, когда человек голодный, не имеет значения верный-неверный»

При последних словах Ширали расхрабрился, вошёл в роль, скопировал азиатский говор и даже взмахнул руками, тут же покраснев.

Надежда от души расхохоталась.

– Да вы прекрасный рассказчик, однако. И неплохо говорите по русски. К вашему анекдоту вполне можно прилепить нашу русскую пословицу: голод не тётка.

– У нас соседи русские были, мы нормально дружили. Я в армии в Вологде служил, – сказал Ширали.

Он иногда поглядывал на портрет улыбающегося мужчины на стене за спиной Надежды, ему очень хотелось узнать, кто это, к чему горящая лампадка, но он понимал, что это может быть неприятно Надежде, понимал, что они мало знакомы, чтобы он мог задавать такие вопросы. Он долил шампанское в фужеры и поднялся.

– Я скажу, да? – сказал он и сразу продолжил, – знаете, все люди, говорят, что у них всё нормально. Они, когда у них тут болит (Ширали постучал себя по сердцу), никому не говорят. Зачем другим настроение портить, да? Себе тоже. Если будет рассказывать, где болит, почему болит, люди не будут с такими общаться. Так все живут. Хорошо, когда друг есть. Когда нет, кому расскажешь своё горе или радость? В аптеке счастье не продают, в магазине тоже, да? Человек сам себе лекарство придумал, говорит: нормально, нормально, нормально. Вы тоже, наверное, всем говорите: нормально. А я вижу, у вас здесь болит! (Он опять показал на сердце) А вы хорошая, добрая и… красивая. У вас горе есть. Я вижу. Я очень вижу. Знаете, я хочу, чтобы у вас в жизни было не нормально, а очень нормально, очень нормально, хорошо, чтобы было. Вы хорошая, Аллах и ваш бог помогут вам.

Он, выпил стоя до дна и сел за стол, спрятав руки на коленях.

Надежда смотрела на него пристально, расширившимися глазами, она пригубила шампанское и повернулась к портрету. Долго смотрела на него, а когда повернулась к Ширали с повлажневшими глазами, улыбнулась печально. Положив в его тарелку кусок куриной грудки, вздохнув, она проговорила:

– Спасибо, добрый человек и ясновидец. И ешьте, ради Бога, не стесняйтесь, я же вижу, что вы голодны. Вы часто посматриваете на портрет за моей спиной. Это мой муж Андрей. Он умер. Умер на моих руках. Страшно умирал, долго… рак.

Быстрым движением ладони она провела по побледневшему лицу, будто смахивала с него паутину воспоминаний и продолжила, бесцельно теребя салфетку: