Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Если американские власти не поняли этого ранее, то теперь им стало ясно, что нога принадлежала не художнику, а поэту. Портреты и интервью Владимира Маяковского, который «за последние десять лет был самым известным поэтом в Советской России» и чьи стихи «расходятся в новой России миллионными тиражами», стали появляться во множестве газет, главным образом в коммунистической прессе. А читатели «Нью-Йорк таймс» могли узнать о нем и такую информацию: «Самый популярный поэт России, Маяковский, одновременно и самый богатый поэт — в той мере, в какой богатство позволительно на его родине <…> Его последняя книга принесла ему 10 тысяч долларов. Маяковский самый известный картежник в России. Он проигрывает в карты намного больше того, что зарабатывает, и живет на выигрыши». В репортаже также сообщалось, что «пролетарский поэт предпочитает одеваться как денди и заказывает одежду у лучших портных Парижа» и что он «любит комфорт и роскошь и одновременно презирает их». Несмотря на явные ошибки и преувеличения, стоит обратить внимание на то, что слава Маяковского-картежника распространилась далеко за пределами России; хотя нельзя забывать: его «богатства» исчислялись в рублях, а не в конвертируемой валюте и за границей почти ничего не стоили…

Маяковский провел несколько нашумевших выступлений в Нью-Йорке, а во время турне по восточным штатам посетил Кливленд, Детройт, Чикаго, Филадельфию и Питтсбург. Он читал стихи, рассказывал об СССР и делился впечатлениями о Соединенных Штатах. На его выступление в Central Opera House в Нью-Йорке пришло две тысячи человек. «Так же прост и велик, как сама Советская Россия! — сообщала еврейская коммунистическая газета „Фрейгайт“. — Гигантский рост, крепкие плечи, простенький пиджачок, коротко стриженная большая голова. <…> С напряженным вниманием выслушивала огромная аудитория стихи Маяковского в мастерском чтении самого автора». «Каждое прочтенное стихотворение вызывало долго не смолкающие рукоплескания» у «революционных рабочих Нью-Йорка», но находились и такие, кто не разделял подобный энтузиазм. Один из критиков писал, что автор «Облака в штанах» растратил свой талант за последние семь лет, то есть за период после революции, что «муза поэта покинула его».

В интервью и выступлениях Маяковский критиковал технологизацию и индустриализацию Америки как с идеологической, так и с эстетической точек зрения. Хотя американцам удалось достичь впечатляющих материальных результатов, но сами люди не поднялись на соответствующий уровень и еще живут в прошлом. «Интеллектуально ньюйоркцы еще провинциалы, — заявил он в своем первом интервью, которое взял у него журналист Майкл Голд. — Их умы не сумели еще воспринять полностью значение индустриального века». Город «не организован», это не «зрелый продукт взрослых людей, понявших, чего они хотят, и спланировавших его как художники». Индустриальный век в России будет другим, «он будет спланирован, будет сознательным». В качестве примера Маяковский упоминает небоскребы, о которых мастера Ренессанса могли лишь мечтать, пятидесятиэтажные здания, бросающие вызов закону всемирного тяготения. Но американские архитекторы, очевидно, не понимают, что им удалось совершить чудо, и украшают свои творения смешными готическими и византийскими орнаментами. «Это все равно что нацепить розовые бантики на экскаватор или посадить пухленькие куколки на паровозы», — говорит он и предлагает в виде альтернативы искусство футуризма и индустриального века, основным принципом которого является функциональность: «Ничего лишнего!» Маяковский верит, что «искусство должно иметь функцию», — так же как он сам очистил свою поэзию от риторики и вернулся к сути, «каждый продукт индустриального века должен быть функциональным», и футуризм «за технику, за научную организацию, за машину, за планирование, за силу воли, за смелость, быстроту, точность — и за нового человека, вооруженного всем этим». Любопытно, что интервью кончается цитатами из статьи Троцкого о футуризме, с ее характеристикой Маяковского как «огромного таланта» и «смелого мастера». Легко допустить, что цитата была подсказана журналисту самим поэтом.

Американские стихи Маяковского тоже сильно идеологизированы, но в двух из лучших стихотворений, «Бруклинский мост» и «Бродвей», он не может сдержать ребяческого энтузиазма, который вызывает у него американское техническое чудо и бурлящий мегаполис: «Налево посмотришь — / мамочка-мать! // Направо — / мать моя мамочка! // Есть что поглядеть московской братве. <…> // Это Нью-Йорк. / Это Бродвей. // Гау ду ю ду! // Я в восторге / от Нью-Йорка города».

Лодка на Лонг-Лэйке