Роман, потоптавшись на месте, плюхнулся в кресло. Эля аккуратно присела на край дивана, смущаясь от неловкости: от друзей веяло теплом и интимностью, которые лучше держать за закрытыми дверями. Казалось, эти нежные чувства можно ощутить руками, потрогать, погреться…
Машка со вздохом уселась рядом с мужем и поправила на себе одежду.
— А ты на Бажина посмотри — сразу поймешь, что случилось.
— Смотрю, и что? — непонимающе уставился Роман на Виталия.
— Постригся он.
— Бывает, — усмехнулся Мелех. — И со мной такое бывает аж два раза в месяц. Нормально постригся.
— Не нравится ей. Коротко, — снова посмеялся Виталя.
— А-а-а, — понимающе протянул Роман, — ты привыкай, теперь все будет не так. И сам ты весь будешь не такой. Не так постригся, не так побрился, не так оделся, не так ешь, не так пьешь, не так спишь. И вообще, что ты спишь, когда у нее бессонница! Вставай, скотина! — хохотнул Роман, его смех подхватила и Эльвира.
Машка кривовато хмыкнула:
— Кстати, да, меня страшно бесит, когда я среди ночи проснусь и потом заснуть не могу, а он спит. Чего ты спишь, когда у меня бессонница? — пихнула Бажина в бок.
Новая волна громкого разнотонного смеха прокатилась по гостиной и стихла где-то под высоким потолком.
— Все готово, Виталий Эдуардович. Накрывать? — спросила Надежда, тоже улыбнувшись. Не знала, в чем причина столь веселого смеха, но смеялась вся компания очень заразительно.
— Конечно, — кивнул Виталий.
Никакого особенного повода для ужина с друзьями не было. Разве что пятница и грядущие выходные, наполненные уютной предновогодней суетой.
Когда-то давно Виталий больше всех месяцев в году любил декабрь. В нем, холодном, больше тепла, чем во всех остальных. Зимой хочется его особенно острее, тепла, да так оно и чувствуется: только порог своего дома переступаешь, обдает привычными родными запахами.
Потом ощущение праздника на много лет потерялось. И не потому, что вырос, зачерствел, — тепло пропало, как выветрилось. И только с Машкой появилось снова. Каждый раз вспыхивало от одного на нее взгляда, от одного к ней прикосновения. От ее улыбки, касания рук, звука родного мягкого голоса. Потому что любила она его. Тихо, просто, кротко, без громогласных возвышенных заявлений и демонстративных жестов.
— Я вам тоже посылочки приготовила, — оживилась Мария, уже забыв о причине своих горьких слез.
— Вам — это кому? — намеренно переспросила Эльвира.
— Тебе и Роме.
— Вот так и говори, — угрюмо поправила подруга.
— Помоги из мастерской принести, они не тяжелые, просто объемные.
— Если посылка, то шли почтой, — посмеялся Рома.
— С твоей непременно так и сделаю, — пошутила в ответ Маша.
Эльвиру, конечно, не за помощью позвала, сама бы прекрасно справилась. Нашла причину, чтобы ненадолго уединиться с подругой и немного посекретничать. Сквозь пыл своего недовольства, заметила, что Эльвира и Роман снова враждебно друг к другу настроены. То, что между ними ощущался холодок, — слабо сказано.
— Вы в очередной раз расстались? — спросила Машка, стараясь сделать это как можно непринужденнее.
— Маш, мы не можем расстаться, мы и так не вместе.
— Зато трахайтесь чаще, чем мы с Бажиным. Или секс не повод для отношений?
— Не повод, — со смешком подтвердила подруга. — Можно еще не спать, но уже быть в отношениях, потому что есть чувства, забота друг о друге, переживания всякие… да много чего, сама знаешь, что я тебе объясняю. А нас с Ромой ничего, кроме секса, не связывает.
Они с Мелехом ничем из выше перечисленного не тяготились. Между ними только похоть — желание сексуального удовлетворения как физиологической потребности. Розовыми мечтами Эля не болела, Мелеха ни в чем не обвиняла, ничего от него не ждала и не требовала. Между ними все предельно ясно, но от этого знания душе легче не становилось. Наверное, проще было бы жить в самообмане, но она не могла. Не тот возраст, не тот опыт, чтобы обманываться.
— И тебя устраивает такой расклад? — осторожно спросила Маша.
— Нет.
— И что…
— И ничего, — оборвала Эля, и Машка покорно приняла справедливый отпор подруги, не настаивая на продолжении разговора.
Личные отношения — тема всегда сложная и болезненная. Если Эля захочет, она сама расскажет. Значит, не пришло еще время для откровений.
— Сколько у тебя тут всего, Манюня, — улыбнулась Эльвира. — Лоза, шишки, ленты, бусины, чего только нет. Все пестрое, цветное, красивое, блестящее — глаза разбегаются. Ты такая умница. А у меня руки не из того места, я ничего руками не умею делать. Да и усидчивости не хватает.
Не представляю, сколько для этого нужно терпения.
— Мне нравится, я привыкла. Особенно зимой, когда времени больше, хочется что-то руками мастерить. У меня столько идей, столько всего интересного и красивого хочется сделать, а сейчас сил нет. Устаю быстро.
— Палочки для эскимо, — улыбнулась Эльвира, вынув из стаканчика деревянную палочку. — Санки будут?
— Не успела в этом году санки сделать. Возьмусь, кажется, сейчас вот все успею, все переделаю… и не успеваю! — засмеялась и вздохнула, будто от быстрого бега: — Так, вот твоя коробочка. Ромкину я возьму.
— А есть разница?