Ставка на проигрыш

И стало мне жаль отчего-то,
Что сам я люблю и любим…
Ты — птица иного полета,
Куда ж мы с тобой полетим?!

Под стихами, похоже, тем же почерком, что и письмо, — размашистая приписка: «Будь проклято прошлое! Все!!! Все!»

* * *

Давно «Скорая помощь» увезла потерпевшую, разошлась от дома толпа любопытных разносить по городу «сенсацию», а оперативная группа скрупулезно продолжала свое дело. Бирюков долго беседовал с жильцами дома, однако те на все его вопросы лишь пожимали плечами да руками разводили.

Когда он ни с чем вернулся в квартиру Деменского, Маковкина, расстегнув форменный пиджак и поминутно прикладывая то к одному, то к другому виску сложенный платочек, писала протокол осмотра. По-детски прикусывая нижнюю губу, она заметно нервничала. Возле дивана нахмуренный Аркадий Иванович Дымокуров сосредоточенно рассматривал ситцевый халатик.

— На кухне, за холодильником, обнаружили, — ответил эксперт-криминалист на молчаливый вопрос Антона. — Пуговицы с материей вырваны, вроде халат силой сорвали…

— Нашли их?

— Все три пуговочки на полу валялись.

У ног Дымокурова стоял пухлый красный чемодан из кожзаменителя и лоснящийся черный саквояж с золотистой «молнией».

Покосившись на них, Бирюков спросил:

— Что там?

— В чемодане — постельное белье, приготовленное в стирку, в саквояже — женская одежда.

— Документов нет?

— Нет.

Бирюков подошел к книжному стеллажу, задумчиво стал разглядывать шеренги книг. На глаза попался полный ряд старинных изданий. Внимание привлек выделяющийся среди них толстый том с витиеватым тиснением по корешку. Антон вытащил книгу из ряда и раскрыл. Это оказалась хорошо сохранившаяся Библия дореволюционного издания с иллюстрациями Доре. Страницы ее не имели ни единой помарки. Только на титульном листе коричневыми чернилами было аккуратно выведено: «Собственность Дарьи Сипенятиной». Антон сунул Библию на место и перевел взгляд на нижнюю полку стеллажа. Слева, в самом начале полки, стояла большая коробка. В ней — наполовину опорожненный флакон разбавителя, больше десятка почти нетронутых тюбиков с масляными красками и набор рисовальных кистей. Рядом лежал новенький этюдник и высилась солидная стопка этюдного картона. Наклонившись, Антон взял верхний картон. На нем был незаконченный масляный портрет красивой улыбающейся женщины с обнаженными плечами. Что-то мимолетное показалось в портрете знакомым. Бирюков отнес картон на вытянутую руку и вдруг повернулся к Маковкиной:

— Узнаете, Наталья Михайловна?

— Потерпевшая?..

— Она.

— Юрия Палыча работа, — быстро вставила Ксения Макаровна. — Раньше он много рисовал, а последнее время забросил художество, наукой занялся.

Бирюков перебрал остальные картоны. На них были этюды новосибирских улиц и несколько пейзажей, выполненных с настроением. Чувствовалось, что писавший их довольно уверенно владеет кистью.

Бирюков покосился на Ксению Макаровну. Старушка сидела рядом с напряженно застывшими понятыми и, часто поправляя на коленях авоську с бутылкой молока, чувствовала себя как на иголках. Каждый раз, когда на нее взглядывал кто-либо из оперативников, она отводила глаза в сторону. Антон все-таки перехватил ускользающий взгляд и неожиданно спросил:

— Ксения Макаровна, почему не говорите правду до конца?

Старушка вздрогнула. Чуть не уронив с колен авоську, одной рукой поправила беретик и сосредоточенно уставилась в пол. Какое-то время она будто запоминала рисунок на сером Паласе, затем, подняв на Антона тревожные глаза, заговорила:

— Сегодня видела, как Саня на железнодорожном вокзале с каким-то мужчиной разговаривала. Я дочку провожала в отпуск. Подошел адлерский поезд, и, по-моему, тот мужчина приехал. Знаете, такой… кавказской наружности. Лицо смуглое, нос большой, а волосы седые. Ему уже за шестьдесят, наверное. А возле Сани стояло вот это… — Ксения Макаровна показала на красный чемодан из кожзаменителя, в котором, по словам Дымокурова, находилось белье, приготовленное в стирку.

— Вы не ошибаетесь? — уточнил Антон.

— Может, и ошибаюсь, но очень уж похож чемодан.

— О чем они говорили, не слышали?

— Издали я наблюдала. Мужчина вроде бы уговаривал Саню, а она хмурилась и глазенками туда-сюда, туда-сюда, вроде бы как опасалась чего-то.

— В какое время это было?

— В половине шестого вечера.

Бирюков посмотрел на часы — происшествие случилось почти три часа спустя.

— С вокзала во сколько вы ушли?

— Как дочка уехала, вокзальное время шесть показывало.

— И сразу домой направились?

— Нет, милок. Сначала к приятельнице заглянула, на Иркутсткую улицу. Чайком с ней побаловались, посудачили. После в молочном магазине попутно бутылку молока взяла.

— Не с тем ли мужчиной, с вокзала, Саня сюда пришла? Может, он и прикрыл балконную дверь?..

— Затрудняюсь сказать, не разглядела. Приметила лишь белую голову… — Ксения Макаровна задумалась.

Маковкина, внезапно прекратив писать протокол, достала из папки заявление, найденное на кухне, и повернулась к Бирюкову: