Ставка на невинность (СИ)

Герман машет рукой и идет в прихожую, а я юркаю в ванную, где, задрав проклятущий тяжелый бархатный подол, я с наслаждением, как мартышка, чешу живот под сбившейся комом блузкой. Она больше, чем нужно, размера на три и придает мне слегка беременный вид. И как эту хрень тетка раньше носила?

Хорошо, что я отказалась от идиотской идеи напялить парик.

Расправив пыточную одежду, я заодно решаю поправить чулок. Это-то и становится моей роковой ошибкой. Кажется, именно с этого момента все покатилось куда-то не туда.

Глава 2. Репутационные риски

Стоит мне принять позу цапли, ибо не так-то просто, удерживая подбородком подол, расправлять завернувшуюся резинку, я чувствую, что земля уходит у меня из-под ног.

Прежде, чем я успеваю понять, что происходит, опорная ступня в тапочке начинает свое несанкционированное скольжение, и я, взмахнув руками и подчиняясь гравитации, под звон посыпавшихся с полки баночек со всей дури плюхаюсь попцом на бортик ванной.

Удар такой силы даже бархатному чудовищу смягчить не под силу, и у меня перед глазами вспыхивают ослепительные звезды.

— Ёб твою в бога-душу-гроб-три креста-мать! — вырывается у меня.

Уже в красках представляю, как я завтра поползу с синей задницей в травмпункт со словами: «Помогите, хвост отваливается».

Пока я ловлю приход, пытаясь перевести дыхание, дверь в ванную распахивается:

— Инна, с вами все в поря… — по мере осмотра места происшествия голос Германа, чтоб ему грести ушами в камыши, становится все тише.

Я срочно опускаю подол, стараясь не задумываться, как много он успел увидеть. Стесняться мне нечего, но не про него цветет моя калина.

— Со мной не все в порядке, — занудно отвечаю, входя обратно в образ. — Я немного поскользнулась.

— Да? — с сомнением переспрашивает Герман. — А мне послышалось, что здесь слон рухнул на портового грузчика.

— Я определенно здесь абсолютно одна, — постно отвечаю я.

— Это-то меня и смущает, — выглядит он очень задумчиво. Господи, он что розовых трусов не видел никогда в жизни? А выглядит так, будто его ничем не удивить. — Что ж вы, Инна, такая нестойкая?

Я перевожу взгляд на кафель в поисках объяснений своему пируэту и обнаруживаю, что какой-то гандон, не будем показывать пальцем, капнул жидким мылом на пол. Вот уверена, что это не Роза Моисеевна оплошала.

И меня еще спрашивают, почему я в тридцать не хочу замуж!! Только все вымоешь, придет и капнет мылом! Или тарелку оставит! Или вообще будет дома, когда там я!

Меня прям раздирает ответить Герману, что, если в доме скользко, то некоторые должны посыпать все собственным песком! А то помада у него на шее алеет девчачьего цвета, а самому небось сорокет стукнул!

— Это я от избытка впечатлений, давно в обществе не была, — старательно смущаюсь я, гоня от себя воспоминания о прошлой пятнице, когда мы с девчонками славно зажгли в «Чемберлене».

— Ну… Если не надо проверить, нет ли там травм… — тянет Герман хоть и со смешком, но такое ощущение, что ему требуется проверить, не показалось ли ему, что под саваном на мне человеческие трусы, а не панталоны — ровесники романсов девятнадцатого века.

— Благодарю вас, не стоит беспокоиться. Я сейчас, — с намеком произношу я.

Да проваливай ты, морда холеная!

Еще раз окинув меня странным взглядом, Герман покидает ванную, а я с кряхтением и проклятьями поднимаюсь с бортика. Сходила, блин, на смотрины. Кому скажешь, что задница болит, поймут не так. Ну да ладно. Будем считать это моей платой за то, что наша встреча никогда не повторится.

В прихожей уже одетый Герман дожидается меня.

Обуваясь, я ловлю на своей тщательно задрапированной в бесформенный бархат пятой точке недоуменный взгляд. На лице Геры усиленно отражается работа мысли. Не клеится у мужика картина мира, походу.

А еще я чувствую, что, помогая мне надеть пальто, он принюхивается.

Блин, а вот про духи-то я и забыла. Они у меня мускусные, и старой деве совершенно неподходящие.

Палево!

Я быстренько выскальзываю на лестничную клетку, Герман следует за мной, как привязанный на восьмой крейсерской. На запах, что ли, повелся?

Пока он хлопает по карманам кашемирового пальто, открывается соседняя дверь, и оттуда высовывается вихрастая пацанячья голова.

Парниша, не смущаясь, осматривает меня с ног до головы, особенно уделяя внимание бархатному ужасу, подметающему полы, и моей косице.

— Ма-а-ам! — орет он кому-то за спину. — Гера сломался!

И прежде чем Герман успевает что-то ответить, дверь опять захлопывается.

— Так, Инна, — раздражается почему-то на меня Гера. — Валим отсюда пока вы мне репутацию не загубили окончательно.

Я только глазами хлопаю. Это какую, блин, репутацию? Его после восьми вечера с бабой застукали? И тут до меня доходит… Ах ты, гаденыш!

— Не расстраивайтесь, Герман! Я всем расскажу, что вы — настоящий джентльмен, и ничего себе не позволяете лишнего! Что вы — не такой!

Дергающаяся щека товарища становится мне наградой.

— Вы лучше помолчите, — советует он мне.

Что ж. Меня устраивает.