Вышла. Села в салон, где витал запах виски и атмосфера арктической стужи, болезненно ударившая по моим рецепторам и заморозившая эмоции к хуям. Я впервые в жизни поняла, что я боюсь человека. Молча ведущего машину, с абсолютно непроницаемым лицом. Это не передать. Я сижу рядом и меня мелко колотит, потому что жуть берет только при одном взгляде на его ровный, четкий профиль. То ли вино взыграло, то ли блок его веяния был сброшен. Но я громко и с чувством велела остановить. Естественно, проигнорировал.
Метнул взгляд, от которого все сжалось внутри. Ненавидел. Он меня ненавидел, это отчетливо читалась в тенях его глаз. И от этого стало очень больно. Открыла окно, отвернулась, закурила. В моей скудоумной башке стучало только одно — нельзя плакать. Интуиция подсказывала, что он сейчас в таком состоянии воспримет это исключительно как попытку манипулировать собой и неизвестно чем тогда все закончится. Он же мне не верит. Он думает, что я его… предала.
Приехали. Почти центр города и у меня сперло дыхание, когда я увидела вывеску.
— Пошли.
Пошла. Не знаю зачем. Внутри этого «мужского спа-салона» было тихо и красиво. Девушка — дминистратор прикрытого борделя белозубо улыбнулась при нашем появлении. Лисовский назвался и она кивнула на лестницу за своей спиной, сказав, что «девочки сейчас подойдут». Я спотыкнулась. Встала как вкопанная, с неверием глядя в его широкую спину. Он обернулся и… усмехнулся. Дернул меня за локоть, заставляя идти за собой мое помертвевшее тело.
Я не верила. Я не верила когда он толкнул дверь и рывком втянул меня в комнату, где элегантность интерьера скрадывал пошлый красный полумрак из подсветки на потолке.
Я не верила. Все еще не верила, глядя на него, упавшего на широкий диван и с удовольствием вглядывающегося в мое лицо.
Я не верила. Не поверила даже тогда, когда после стука вслед за девушкой-администратором вошли пять полуголых жриц любви и как в тех ебучих избитых фильмах, по всем стандартам и шаблонам остановились прямо напротив расслабленного Лисовского, прицокнувшего языком и довольно осматривающего шлюх перед собой.
Он перевел взгляд на меня и улыбнулся:
— У тебя же идеальный вкус. Выбери мне.
И сколько агрессии в голосе. Скрывающей боль.
Но я не предавала!
Не предавала…
Ром, я тебя не предавала… За что ты так, сука?..
Слезы в глазах и моя злая усмешка, душащая истерику и отчаяние. Я знала, на что иду. Знала, что это не благородный принц. Что это зверь, отвечающий безумной силы агрессией, когда…
Сердце замирает болезненно и изнутри наконец прорывается злость, заслоняющая, затмевающая все. Усмехаюсь, глядя в его глаза и послушно скольжу взглядом по идеальным полуголым телам. Останавливаюсь на миловидной брюнетке.
— Эта. — Кивком в ее сторону.
— Уверена?
Сдерживаю судорогу в мышцах лица и свое отчаянное яростное рычание. Хочу сказать что-то паскудное, резкое, злое, вместо этого почему-то тихим шелестом с губ:
— У нее ногти подстрижены. Ты не любишь следов.
— Пошли вон.
Краткий, емкий, безапелляционный приказ. Стою. Смотрю, как уходят, как закрывается за ними дверь. Мой шаг к двери.
— Стой.
Сбиваюсь, хочу подчиниться, но слишком… Лисовский, это правда было слишком… Новый шаг.
— Стой, я сказал.
Пошел ты на хер, ублюдок. Мой шаг к двери стремительнее. Почти уже касаюсь ручки, когда меня рывком разворачивают и впечатывают спиной в дверь. Ненависть во мне взметается и запорашивает сознание, когда я смотрю в его прищуренные, злые серые глаза и он непередаваемой ненавистью прошептал:
— Что? Доигрываешь до конца, да? Вижу, как корежит, но папочка же установку дал, а ты верный маленький солдат…
— Может ты еще заставишь меня смотреть как будешь трахать шлюху?.. — мое гневное шипение сквозь зубы.
— Какая хорошая идея! — А он… наслаждался. С упоением считывал мои эмоции на разрыв. И сыто улыбался. Убивая. Уничтожая. С удовольствием швыряя меня горячим пеплом по ураганному ветру. — А тебе что, некомфортно будет? У папочки спросишь за сверхурочные…
Это… всё. Просто все.
— Я… не понимаю, как я тебя, уебка, полюбить могла… не понимаю… Ром, что ты делаешь?.. За что?..
С моих онемевших губ. С неверием. С отчаянием. С болью. Почти с позорной мольбой. А в его глазах… демоны опьянённо и радостно смеются.
— Какие слова-то, м-м-м… Ксения Егоровна, тебе бы в театральный! У меня аж сердце дрогнуло, пока я слушал дрожащий голосок такой суки. Определенно на том поприще достигнешь успехов.
И я снова его ударила. Снова безотчетно. Только на этот раз это была не просто пощечина, а сродни боксерскому удару. Я почти этого не осознавала, потому что перед глазами от ярости все поплыло.