Статский советник

— У меня д-для вашего высокопревосходительства сверхсрочное и с-совершенно к-конфиденциальное сообщение, — бесстрастно произнес статский советник, взглянув на адъютанта. — Извините, п-подполковник, но такова п-полученная мною инструкция.

— Ступай, Миша, — ласково велел сибирский генерал-губернатор, названный в заграничной газете палачом и сатрапом. — Самовар-то готов? Как с делом покончим, позову — чайку попьем, — а когда за адъютантом закрылась дверь, спросил: — Ну, что там у вас за тайны? Телеграмма от государя? Давайте.

Чиновник приблизился к сидящему вплотную, сунул руку во внутренний карман касторового пиджака, но тут его взгляд упал на запрещенную газету с отчерченной красным статьей. Генерал перехватил взгляд статского советника, насупился.

— Не оставляют господа нигилисты Храпова своим вниманием. Нашли «палача»! Вы ведь, Эраст Петрович, тоже, поди, всякой ерунды про меня наслушались? Не верьте, врут злые языки, всё шиворот-навыворот перекручивают! Не секли ее в моем присутствии до полусмерти звери-тюремщики, клевета это! — было видно, что злополучная история с повесившейся Иванцовой попортила его высокопревосходительству немало крови и до сих пор не дает ему покоя. — Я честный солдат, у меня два «Георгия» — за Севастополь и за вторую Плевну! — горячась, воскликнул он. — Я ведь девчонку, дуру эту, от каторги уберечь хотел! Ну, сказал ей на «ты», эка важность. Я же по-отечески! У меня внучка ее возраста! А она мне, старому человеку, генерал-адъютанту, пощечину — при охране, при заключенных! За это мерзавке по закону десять лет каторги следовало! А я велел только посечь и хода делу не давать. Не до полусмерти пороть, как после в газетках писали, а влепить десяток горячих, в полсилы! И не тюремщики секли, а надзирательница. Кто ж знал, что эта полоумная Иванцова руки на себя наложит? Ведь не дворянских кровей, мещаночка обыкновенная, а такие нежности! — генерал сердито махнул. — Теперь ввек не отмоешься. После другая такая же дура в меня стреляла. Я писал его величеству, чтоб не вешали ее, но государь был непреклонен. Собственноручно на прошении начертал: «Кто на моих верных слуг меч поднимает, тому никакой пощады», — Храпов растроганно заморгал, в глазах блеснула стариковская слеза. — Устроили травлю, будто на волка. А ведь я как лучше хотел… Не понимаю, хоть режьте, не понимаю!

Генерал-губернатор сокрушенно развел руками, а брюнет с седыми висками внезапно сказал на это, причем безо всякого заикания:

— Где вам понять, что такое честь и человеческое достоинство. Ничего, вы не поймете, так другим псам урок будет.

Иван Федорович разинул рот и хотел приподняться из кресла, но удивительный чиновник уже достал из-под пиджака руку, и в руке этой была никакая не телеграмма, а короткий кинжал. Кинжал вонзился генералу прямо в сердце, и брови у Храпова поползли вверх, рот открылся, но не произнес ни звука. Пальцами генерал схватил статского советника за руку, причем снова блеснул давешний алмаз. А потом голова генерал-губернатора безжизненно откинулась назад, и по подбородку заструилась ленточка алой крови.

Убийца брезгливо расцепил на своем запястье пальцы мертвеца, нервным движением сорвал приклеенные усики, потер седые виски, и они стали такими же черными, как остальные волосы.

Оглянувшись на закрытую дверь, решительный человек подошел к одному из слепых окон, выходивших на пути, и потянул ручку, но рама примерзла насмерть и не подавалась. Это, однако, ничуть не смутило странного статского советника. Он взялся за скобу обеими руками, навалился. На лбу вздулись жилы, скрежетнули стиснутые зубы и — вот чудо — рама заскрипела, поехала вниз. Прямо в лицо силачу хлестнуло снежной трухой, обрадованно заполоскались занавески. Одно ловкое движение — и убийца перекинулся через окаем, растворился в сереющих сумерках.

Кабинет преображался прямо на глазах: ветер, не веря своему счастью, принялся гонять по ковру важные бумаги, теребить бахрому скатерти, трепать седые волосы на голове генерала.

Голубой абажур порывисто закачался, световое пятно заерзало по груди убитого, и стало видно, что на костяной рукоятке основательно, до упора всаженного кинжала вырезаны две буквы: Б. Г.

Глава первая, в которой Фандорин попадает под арест

День не задался с самого начала. Эраст Петрович Фандорин поднялся ни свет ни заря, потому что в половине девятого ему надлежало быть на Николаевском вокзале. Проделал вдвоем с японцем-камердинером всегдашнюю обстоятельную гимнастику, выпил зеленого чаю и уже брился, одновременно производя дыхательные упражнения, когда зазвонил телефон. Оказалось, что статский советник проснулся в такую рань напрасно: курьерский поезд из Санкт-Петербурга ожидается с двухчасовым опозданием по причине снежных заносов на железной дороге.