Но какое отношение имеют все эти школьные отметки, горячие завтраки и опрокинутые ведра к лейпцигскому процессу, к товарищу Димитрову и его соратникам?
Такое же, какое имеет дисциплина в одном отряде к боевой готовности всей армии.
ПОВЕСТЬ ОБ ОДНОМ ОТКРЫТИИ
В этом альманахе печатается научный очерк М. Бронштейна, написанный для детей старшего возраста, но интересный - я полагаю - и для взрослых.
Научный очерк для детей рядом с художественной прозой и стихами для взрослого читателя - это сочетание может показаться необычным и странным.
Все так давно привыкли к тому, что детская литература помещается на особой полке - самой нижней в шкафу.
С незапамятных времен "детская" литература так же, как и ее сестра литература "народная", была вне поля зрения людей, обладающих хорошим вкусом, вне суда и закона литературной критики.
Под пестрыми обложками дореволюционных книжек для детей и для "народа" можно было найти все что угодно: и безыменные слащавые стишки про ангелов и птичек, и бойко состряпанную смесь из чудес природы и фокусов со спичками, и даже - иной раз - повесть Н. В. Гоголя, на обложке которой фамилия автора была обозначена так: "В. М. Дорошевич" {1}.
Невежество, безграмотность, неумелое и беспомощное любительство, примитивный дидактизм - вот что прежде всего бросается в глаза, когда извлекаешь из архива роскошные томики сусально-"золотых библиотек" и невзрачные книжонки научно-популярных серий.
Мы предъявляем к нашей советской литературе для детей высокие требования - идеологические и художественные. В области научной детской книги у нас проделаны опыты, которые в общей литературе ставились до сих пор очень редко и случайно.
Создается новый литературный жанр - детская научно-художественная книга, и работают над этим новым жанром не присяжные посредники между наукой и литературой - компиляторы и популяризаторы, а серьезные научные работники и писатели.
Это дает детской литературе право на интерес широких читательских кругов - без различия возраста.
Недавно американский рецензент, разбирая одну из советских научных книг для детей, сказал о ней следующее:
"Мы даже не представляли себе, что детям можно давать такой крепкий раствор науки".
Очевидно, рецензента больше всего удивило то, что в детской научно-популярной книге и в самом деле говорилось о науке. Ведь все так давно привыкли находить в книгах этого рода только гомеопатические дозы научных мыслей и фактов, растворенные в водянистых рассуждениях о пользе науки, о красоте и стройности мироздания, о "тайнах природы", о "чудесах науки и техники".
Этот слабый раствор мысли подслащали обыкновенно, как микстуру, сахарином так называемой занимательности. По-видимому, ремесленники научно-популярного цеха, изо дня в день поставлявшие публике тощие приложения к детским журналам и роскошные альбомы с факелом науки на переплете, мало верили в занимательность самой науки. Для того чтобы сделать свой предмет занимательным, они придумывали всевозможные аттракционы. Через каждые пять или шесть страниц читателям обычно предлагался отдых от науки в прохладном беллетристическом оазисе.
Правда, и беллетристика эта была под стать науке - тоже не настоящая. Нельзя же считать художественным образом какой-либо персонаж из задачника, например, того знаменитого пешехода, который вышел когда-то из города _А_ и пошел навстречу пешеходу, вышедшему из города _Б_.
А между тем именно такие призрачные пешеходы шагали по страницам заурядной научно-популярной литературы для детей. Но здесь они выступали в роли старших братьев, показывающих младшим опыты по электричеству, или в рог; ли просвещенных отцов из "Вселенной" Герштеккера {2}, забавляющих Ваню и Машу ежевечерними беседами по географии.
Не перевелись такие книги и в наше время. Правда, они несколько подновились. Отцы-резонеры заменены в них ударниками-педагогами, а братья любители опытов - вступили в комсомол и угощают друг друга научно-техническими докладами. Но, вглядевшись, вы сразу узнаете в этих бесплотных комсомольцах классических пешеходов из задачника. У тех и других - одна и та же цель, одна и та же забота: обмануть читателя, подсунуть ему под беллетристическим соусом заплесневелый сухарь науки.
Когда-то вся эта кухня нужна была потому, что ребенка и подростка считали неспособным усвоить настоящую научную пищу - неподслащенную и неразбавленную. С ребенком не принято было говорить искренне, говорить серьезно. Автор сентиментальной и даже восторженной научно-популярной книжки нисколько не обязан был переживать всерьез те чувства, которые он высказывал ребенку. Все его сантименты были притворные, ханжеские, дидактические.
В наше время и в нашей стране отношение к читателю - ребенку и подростку - иное.
Лукавая и фальшивая дидактика нам не к лицу. Мы уважаем науку и уважаем ребенка. Мы помним особенности детского возраста, но это обязывает нас не к упрощению, а к простоте, к последовательности и ясности мысли.