Статьи в журнале "Русская Жизнь"(v.1.1)

Мы, например, постоянно жалуемся на англицизмы, заполнившие нашу речь. Лет двести назад так же язык был полон галлицизмами, а еще раньше голландскими и немецкими словами. Что за безобразие, однако! Неужели невозможно перевести? Вот, в финском языке, любое иностранное слово переводится, даже если местного аналога и в помине нет. Глазу иностранца, читающего финский текст, зацепиться не за что. Ни слова знакомого, ни корня даже! Иное дело русский язык.

Наглядное и упорное стремление упростить конструкцию, использовать одно слово там, где по логике вещей требовалось бы два, вогнать в родную речь иностранное словечко без перевода, но еще и поставив его в русскую глагольную форму.

На экран компьютера выгружается инструкция к очередной программе, и я читаю варианты своих действий. Если что-то не так, можно «забанить юзера».

Понятно: ban user. В самом деле, не говорить же «запретить доступ пользователю». Длинно, скучно. И кто сказал, будто язык, насыщенный англицизмами (как прежде галлицизмами) становится непонятен без знания слов-первоисточников? Ведь даже без знания английского можно понять, что за приказом «забанить юзера» ничего хорошего не последует. Для «юзера» во всяком случае.

А вот еще одна великолепная команда: «приаттачить файл». Почему «приаттачить», ведь можно же сказать «прикрепить, присоединить». Тут уже логика упрощения не работает. И там одно слово, и тут. Перевод прямой, безвариантный. Но нет, мы переводить вообще не будем. Мы новое слово придумаем.

Главный принцип - работа не по правилам. Затащить упирающееся иностранное слово в родную речь, лишь бы только не сделать то, чего эта речь от вас вроде бы требует. Пойти в обход, обмануть логику собственного языка, но таким образом, что в итоге именно эта логика и торжествует! Потому что загнанное в русский язык иностранное слово мгновенно осваивается, уютно устраивается в предложении и начинает жить по местным правилам.

Нет ни малейшего стремления экономить энергию. Но есть горячее желание использовать ее не так, как от вас требуют. Даже если конечный итог совершенно соответствует исходному заданию. Наша способность часами смаковать собственное нежелание работать, многочисленные разговоры о том, что работа не волк и не убежит от нас в лес, связаны не столько с самим трудом, сколько с нашим отношением к себе и к своему начальству. Лень русского человека не бытовая, а экзистенциальная. Она относится к сфере убеждений и идеологических принципов. Русскому человеку стыдно признаваться в трудолюбии.

Происхождение экзистенциальной лени проследить нетрудно. Оно лежит на поверхности - в барщине, в крепостном праве. Столетия принудительной работы на «чужого» не могли не оставить свой след в культуре. Общие навыки труда развиваются независимо от того, на чьем участке ты работаешь. Но стыдно хвастаться добросовестностью на барщине. Скорее доблестью можно считать саботаж, уклонение от работы. Но и тут проблема: индивидуальное увиливание оборачивается увеличением нагрузки на остальных. Такое в общине не поощряют. Следовательно, поощряться может только смекалка, когда и свои силы сэкономил, и барскую работу все же выполнил.

Ну, или не выполнил. Но этого все равно не заметили.

Многочисленные разновидности фигуры «начальника» упирались в одну и ту же из века в век повторяющуюся ситуацию. Приказы не обсуждаются. Вопрос «почему» не задается.

Боярин, чиновник, помещик, городской комиссар - все они действовали по единой логике, даже если исходили из разных целей и ценностей. Но и буржуазный порядок ничего не изменил, поскольку частный хозяин в сознании работника занял место барина. Впрочем, не только в сознании подчиненных, но, главное, в своем собственном. Русский капитализм авторитарен прежде всего на уровне предприятия, трудовых отношений. Либеральный интеллигент готов противопоставить добродетели «свободного рынка» и «частного бизнеса» страшным порокам авторитарной государственной машины. Но потому-то и не хочет он заглянуть внутрь частной компании и предприятия, что от увиденного потерял бы всякую веру в «ценности»: каждый хозяин у себя на фирме Сталин и Иван Грозный в одном лице.

Причина не только в культуре, но и в механизме формирования капитала. Западный капитал в значительной мере формировался снизу. Естественно, он тоже не мог существовать без вмешательства государства, и порой весьма агрессивного. Неизменно в итоге он приходил к концентрации, к той же отчужденной авторитарно-бюрократической структуре, воплощаемой средневековым термином «корпорация». Но в процессе развития, хоть и временно, он все же мог опереться на инициативу снизу, на свободного труженика, мелкого буржуа, йомена, фермера. Именно их опыт формировал повседневные нормы протестантской культуры и идеологию «хорошей работы».