Статьи, рассказы, наброски (сборник)

- Вася, колбаса осталась?

- Вышла!

- Колбасы уже нет, вышла!

- Так что ж есть?

- Сыр русско-швейцарский, сыр голландский...

- Давай русско-голландский, полфунта...

- Тридцать две копейки! Три пятьдесят шесть! Сдачи сорок четыре копейки! Следующий!

- Две бутылочки...

- Какую закусочку?

- Какую хочешь. Истомилась моя душенька...

- Ничего, кроме зубного порошка, не имеется.

- Давай зубного порошка две коробки!

- Не желаю я вашего ситца!

- Без закуски не выдаем.

- Ты что ж, очумел, какая же ситец закуска?

- Как желаете...

- Чтоб ты на том свете ситцем закусывал!

- Попрошу не ругаться!

- Я не ругаюсь, я только к тому, что свиньи вы! Нельзя же, нельзя ж, в самом деле, народ ситцем кормить!

- Товарищ, не задерживайте!

Двести пятнадцатый номер получил две бутылки и фунт синьки, двести шестнадцатый - две бутылки и флакон одеколону, двести семнадцатый - две бутылки и пять фунтов черного хлеба, двести восемнадцатый - две бутылки и два куска туалетного мыла "Аромат девы", двести девятнадцатый - две и фунт стеариновых свечей, двести двадцатый - две и носки, да двести двадцать первый - получил шиш.

Фартуки вдруг радостно охнули и закричали:

- Вся!

После этого на окне выскочила надпись "Очищенного вина нет", и толпа на улице ответила тихим стоном...

x x x

Вечером тихо лежали сугробы, а на станции мигал фонарь. Светились окна домишек, и шла по разъезженной улице какая-то фигура и тихо пела, покачиваясь:

Все, что здесь доступно оку,

Спи, покой ценя...

* Михаил Булгаков. Неделя просвещения

Собр. соч. в 5 т. Т.2. М.: Худож. лит., 1992.

OCR Гуцев В.Н.

Заходит к нам в роту вечером наш военком и говорит мне:

- Сидоров!

А я ему:

- Я!

Посмотрел он на меня пронзительно и спрашивает:

- Ты, - говорит, - что?

- Я, - говорю, - ничего...

- Ты, - говорит, - неграмотный?

Я ему, конечно:

- Так точно, товарищ военком, неграмотный.

Тут он на меня посмотрел еще раз и говорит:

- Ну, коли ты неграмотный, так я тебя сегодня вечером отправлю на "Травиату"!

- Помилуйте, - говорю, - за что же? Что я неграмотный - так мы этому не причинны. Не учили нас при старом режиме...

А он отвечает:

- Дурак! Чего испугался? Это тебе не в наказание, а пользы. Там тебя просвещать будут, спектакль посмотришь, вот тебе и удовольствие.

А мы как раз с Пантелеевым из нашей роты нацелились в этот вечер в цирк пойти.

Я и говорю:

- А нельзя ли мне, товарищ военком, в цирк увольниться вместо театра?

А он прищурил глаз и спрашивает:

- В цирк?.. Это зачем же такое?

- Да, - говорю, - уж больно занятно... Ученого слона водить будут, и опять же рыжие, французская борьба.

Помахал он пальцем.

- Я тебе, - говорит, - покажу слона! Несознательный элемент! Рыжие... рыжие! Сам ты рыжая деревенщина! Слоны-то ученые, а вот вы, горе мое, неученые! Какая тебе польза от цирка? А? А в театре тебя просвещать будут... Мило, хорошо... Ну, одним словом, некогда мне с тобой долго разговаривать... Получай билет, и марш!

Делать нечего - взял я билетик. Пантелеев, он тоже неграмотный, получил билет, и отправились мы. Купили три стакана семечек и приходим в "Первый советский театр".

Видим, у загородки, где впускают народ, - столпотворение вавилонское. Валом лезут в театр. И среди наших неграмотных есть и грамотные, и все больше барышни. Одна было и сунулась к контролеру, показывает билет, а тот ее и спрашивает:

- Позвольте, - говорит, - товарищ мадам, вы грамотная?

А та сдуру обиделась:

- Странный вопрос! Конечно, грамотная. Я в гимназии училась!

- А, - говорит контролер, - в гимназии. Очень приятно. В таком случае позвольте вам пожелать до свидания!

И забрал у нее билет.

- На каком основании, - кричит барышня, - как же так?

- А так, - говорит, - очень просто, потому пускаем только неграмотных.

- Но я тоже хочу послушать оперу или концерт.

- Ну, если вы, - говорит, - хотите, так пожалуйте в Кавсоюз. Туда всех ваших грамотных собрали - доктора там, фершала, профессора. Сидят и чай с патокою пьют, потому им сахару не дают, а товарищ Куликовский им романсы поет.

Так и ушла барышня.

Ну, а нас с Пантелеевым пропустили беспрепятственно и прямо провели в партер и посадили во второй ряд.

Сидим.

Представление еще не начиналось, и потому от скуки по стаканчику семечек сжевали. Посидели мы так часика полтора, наконец стемнело в театре.

Смотрю, лезет на главное место огороженное какой-то. В шапочке котиковой и в пальто. Усы, бородка с проседью и из себя строгий такой. Влез, сел и первым делом на себя пенсне одел.

Я и спрашиваю Пантелеева (он хоть и неграмотный, но все знает):

- Это кто же такой будет? А он отвечает:

- Это дери, - говорит, - жер. Он тут у них самый главный. Серьезный господин!

- Что ж, - спрашиваю, - почему ж это его напоказ сажают за загородку?

- А потому, - отвечает, - что он тут у них самый грамотный в опере. Вот его для примеру нам, значит, и выставляют.

- Так почему ж его задом к нам посадили?

- А, - говорит, - так ему удобнее оркестром хороводить!..

А дирижер этот самый развернул перед собой какую-то книгу, посмотрел в нее и махнул белым прутиком, и сейчас же под полом заиграли на скрипках. Жалобно, тоненько, ну прямо плакать хочется.