В газетах было много разговоров о продаже старого арсенала в Петербурге и некоторых гвардейских казарм. Продажа их, впрочем, еще не состоялась; равно не решен, кажется, еще доселе вопрос, который, если читатели помнят, состоял в том: чью собственность казармы эти составляют, военного ли ведомства, или городскую, так как они были выстроены и содержались на счет городских сумм? Что греха таить: продажа этих имуществ глубоко опечалит многих, существование которых и степень общественного положения находились в тесной связи с управлением вверенных им казенных имуществ; но что же делать! казенный воробышек улетает от них из-под носу, напоминая этим отлетом старинную нашу пословицу: «Не все коту масленица, придет и великий пост».
Перебирая время от времени листки губернских газет, мы весьма часто вычитываем там, в отделе о «происшествиях», между прочим смертные случаи от запариванья людей в печах и от чрезмерного употребления спиртных напитков. С жалкой стороны рекомендуют эти случаи степень образования нашего простолюдья; в последнее время число этих жертв увеличивается еще новым вредом зла, испытываемого нашими простодушными тружениками от лихих людей. Это опаиванье: человек доверчиво выпьет чарку водки, бутылку пива, даже стакан квасу и теряет сознание, лишается чувств, иногда впадает в долговременную болезнь, а иногда и скоропостижно умирает. Случаи эти были повсеместны, но особенно были часты в Москве. Выпил мужик в кабаке чарку водки, но вышел вон — и в двух шагах упал замертво. А другой выпил стакан пива, а стал выходить из портерной и упал без чувств: его тут же ограбили. В вагоне, на железной дороге, перед остановкой сосед соседа попотчевал квасом; тот выпил, потерял сознание и по выходе тоже был дочиста ограблен. Подобные этому случаю вынудили московского обер-полицеймейстера особым приказом (№ 248) предписать частным приставам оповестить содержателей постоялых дворов, чтоб они постоянно внушали крестьянам, которые будут у них останавливаться: от неизвестных людей никаких угощений вином или пивом не принимать, а представлять их в полицию, о чем также объявлять чрез городовых унтер-офицеров крестьянам и на рынках. Причем предписано принять самые деятельные меры к розыску лиц, занимающихся подобного рода мошенничеством. А как замечено, что обманщики, покупая вино или пиво, примешивают туда, даже в самых питейных заведениях, одуряющий порошок, то велено и содержателям этих заведений и пивных лавок с своей стороны оказывать полиции содействие к преследованию и изобличению злонамеренных лиц. Достаточно ли на это одних строжайших запрещений, мы разбирать не станем.
К числу курьезных публикаций, которыми иногда изобилуют губернские ведомости, нельзя не отнести следующих:
Одно губернское правление вызывает желающих на очень интересные публичные торги: продаются четыре ветхие арестантские рубахи и тридцать шесть таковых же (то есть ветхих) портов.
Другое губернское правление публикует о продаже шестидесяти пудов не годных к употреблению кандалов.
Третье губернское правление разыскивает хозяев найденной кем-то на дороге старой набитой ветошью шапки.
Четвертое губернское правление разыскивает родственников какого-то оставившего сей бренный мир чиновника, после которого остались четыре патента на чины.
Пермская палата уголовного и гражданского суда в конце 1861 года публикует о поступке крестьян-корчемников, о которых дело самою ею окончено еще в начале 1853 года.
Из областного города Николаевска, что на устьях Амура, тоже сообщают курьезные вещи. Скромный корреспондент пишет, что в каком-то областном городе, где проживает много иностранных купцов, один из них пришел в почтовую контору и подал письмо, адресованное к кому-то в Австрию. «Нельзя принять: запрещено!» — отвечал почтмейстер. — «Что за чудо? Какая же причина?» — «Вот в Пруссию, извольте: другое дело!» — «Да отчего же так?» — «Да так; ну не велят! Выдали только прусскую книгу». Податель смекнул, с кем имеет дело, и написал на конверте через Пруссию в Австрию. — «Вот это дело другое-с: теперь отправить можно!» Читатели, вероятно, помнят рассказ о другом почтмейстере, который не хотел принять письма оттого, что адрес был написан не по форме: после «его высокоблагородию» не стояло «милостивому государю».
С берегов Амура, из Николаевска же, пишут, что там в течение целого лета было всего только тринадцать теплых дней и что 28-го августа там шел снег. В Одессе, говорят, тоже с начала сентября был мороз, а где-то под Ярославлем в начале октября подмерзло целое озеро. Ну, положим, Ярославль — это хладный север, но как же морозы могли случиться на Амуре, о котором так недавно еще раздавались крики, что это рай земной, что это русская Испания, что это… ну уж Бог с ними! Прежнее обаяние от Амура ежедневно исчезает, к нему охладевают.