Статьи и речи

Заметьте! Джон Стайлз, совершивший уголовное преступление, "вел совсем беззаботный образ жизни". Это самое плохое, что он может сказать о себе, в то время как его "сотоварищи", которые уголовного преступления не совершали, являются "злосчастными". Джон видит свое "заблуждение" и видит "их порочный путь". Джона тревожат не уголовные преступления, а театры и зрелища - места, которые посещают многие честные люди. Джон заключен в свою камеру, ставшую кафедрой для его проповедей, и поучает своих "сотоварищей" и сестру, твердя о порочности честного мира. Если полагать его все время искренним, не слишком ли он высокого мнения о себе? "Посещай он церковь которую и я могу посещать, но не ходи в театры, куда я ходить не могу". Не пахнет ли здесь кислым виноградом? Не предназначено ли это показание только "для наружного употребления"?

Вот то, что он мог бы написать сам, без подсказки: "Дорогая сестра, я чувствую, что опозорил тебя и всех тех, кто мне дорог, и, если богу будет угодно, чтобы я дожил до дня освобождения, я приложу все свои силы, чтобы исправиться и вести себя так, чтобы ты не стыдилась меня. Дорогая сестра, когда я совершил преступление, украл одну вещь... и эти мучительные пять месяцев не вернули украденного... - о, я буду трудиться до кровавого нота, чтобы возместить похищенное, - и, о дорогая моя сестра, разыщи моих бывших товарищей и скажи Тому Джонсу - Это тот бедный мальчик, что был моложе и слабее меня, - что я раскаиваюсь в том, что когда-то повел его по неправильному пути, и что теперь я из-за этого страдаю". Не будет ли так лучше? Не больше ли это походит на чистую правду?

Но нет. Это не образчик раскаяния. Видимо, должен существовать некий образчик раскаяния - определенной формы, вида, объема и размеров, как тюремная камера. Пока мистер Филд занят правкой корректуры, он получает еще одно письмо; и в этом письме автор, тоже уголовный преступник, говорит о своих "прежних заблуждениях" и поучает свою мать не поддаваться "страшным дьявольским искушениям". Не возникает ли у вас подозрений, что эта самоуверенная готовность поучать других является просто попугайским подражанием мистеру Филду, который сам поучает его; и что в своей самоуверенности они взаимно меняются ролями?

Мы позволяем себе выступить против практики цитирования, в поддержку этой системы, ложных речей, которые не были ни проверены, ни испытаны за пределами тюрьмы в мире свободного труда. Мы считаем, что они ничего не доказывают и ничего не стоят, являя собой всего лишь огорчительный пример того духовного самолюбования и самомнения, о которых мы уже говорили. Это характерно не только для системы одиночного заключения в Рединге. Мисс Мартино*, которая в целом вполне положительно оценила филадельфийскую одиночную тюрьму, наблюдала то же самое и там. "Впечатление от узников, с которыми я познакомилась, - говорит она, - было отнюдь не обнадеживающим. Некоторые из заключенных были до того глупы, что с ними в большей или меньшей степени можно было не считаться. Другие так омерзительно лицемерили и были до такой степени уверены, что уже никогда не согрешат (уверенность, неотделимая от лицемерия), что я нисколько не сомневаюсь в том, что в один прекрасный день они опять очутятся в тюрьме. Один парень, моряк, снискавший себе печальную славу тем, что лишил жизни больше народу, чем, вероятно, любой убийца Соединенных Штатов, был абсолютно уверен, что отныне вполне добродетелен. Он никогда не притронется ни к чему, крепче чая, и ни за что не посягнет на чьи-нибудь деньги или жизнь. Я сказала ему, что, по моему мнению, он не может быть во всем этом уверен, пока не увидит денег или не вдохнет запаха крепких напитков, и что его уверенность в себе превосходит ту, которую я хотела бы питать относительно себя самой. Он тряхнул в мою сторону копной рыжих волос, свирепо поглядел на меня своим единственным глазом и сказал, что уже слышал все это. Он был худшим из людей, но Христос смилостивился над его несчастной душой". (Заметьте снова, что это подтверждает наши общие наблюдения о том, что его совершенно не волнуют души тех, кого он убил.)

Предлагаем вниманию читателей другой приводимый мистером Филдом пример оздоровления психики под влиянием одиночного заключения.