Статьи и рассказы

— Ты знаешь, — рассказывал доктор Фиш, — Лазарь Моисеевич безотказно шел к черту на кулички в дождь и в снег, в слякоть и во всякое ненастье. На Озаринецкую гору можно взобраться только пешком. И он шел со своим саквояжем в одной руке и фонарем «летучая мышь» — в другой. И вместе с рецептом оставлял у больного деньги, если этот пациент был бедняком. Но тут вдруг твой отец потребовал, чтобы за ним прислали фаэтон, хотя расстояние между домами Дегена и Маргулиса не больше четверти версты. Прислали. В течение трех дней Лазарь Моисеевич вылечил безнадежно больного ребенка. Когда ты будешь врачом, я подробно расскажу тебе об этом случае. Надо было быть Дегеном, чтобы знать о существовании редчайшей патологии, распознать ее и завоевать доверие ребенка, без чего лечение было бы невозможным. Правда, Маргулис отблагодарил твоего отца по-царски.

Прошло почти тридцать два года. Я работал врачом в поликлинике, собираясь уехать в Израиль. Не знаю, был ли в Советском Союзе еще один доктор медицинских наук, работавший только в поликлинике. Однажды ко мне на прием пришла очень пожилая женщина. Я пригласил ее сесть и спросил, на что она жалуется.

— Ни на что, — ответила женщина, — я просто узнала, что здесь работает сын Дегена, и пришла на вас посмотреть.

Должен признаться, меня несколько обескуражил этот ответ.

— Вам знакома фамилия Маргулис из Могилева-Подольского?

— Да, я слышал.

— Так я и есть дочка миллионера Маргулиса, которую спас ваш отец.

И тут я снова услышал историю, поведанную мне когда-то доктором Фишем.

— Как только вошел ваш отец и посмотрел на меня, я сразу почувствовала, что буду здоровой. Он не выстукивал и не выслушивал меня, как другие. Он только улыбался и прощупывал мои руки. Потом он рассмеялся и сказал, что через три дня я пойду сдавать экзамены в гимназию. Так и случилось. Я слышала, что вы профессор, что вы делаете какие-то немыслимые операции. Может быть. Но никогда в жизни вы не будете таким врачом, как ваш отец.

С этими словами она встала и покинула мой кабинет.

О последних минутах моего отца я узнал из рассказа доктора Фиша:

— В спальне собралось много людей. Лазарь Моисеевич подозвал меня и шепнул на ухо: «Давид, уведи отсюда женщин. Сердце уже на пределе», я вывел женщин и вернулся к постели. Отец рассказал сальный, но потрясающе остроумный анекдот. Все стоявшие вокруг постели покатывались от хохота. Когда мы пришли в себя, отец был уже бездыханным.

Много историй слышал я об отце. Часть из них — даже здесь, в Израиле.

О деде я почти ничего не знал, за исключением того, что он был блестящим столяром-краснодеревщиком уже в третьем поколении. Я видел изваянную им мебель. Именно — изваянную. Эту мебель — массивную, из тяжелого дуба с большим основанием можно было назвать произведением скульптора, чем столяра. И еще о деде Мойше я знал историю, которую собирался рассказать родственнице, приславшей мне письмо из Америки.

Младший брат моего деда был кантонистом. Прослужив двадцать пять лет в армии, он вернулся в Лучинец с серьгой в ухе и с боевым орденом на груди. Этот крест не вызвал особого восторга у евреев, хотя они понимали, что орден дается не каждому. Что касается серьги в ухе, то она немедленно стала предметом всеобщего осуждения. Но и это куда бы ни шло. Значительно хуже, что, получив должность акцизного чиновника, кантонист стал притеснять евреев. Естественно, они обратились за помощью к Мойше. Старший брат пытался вразумить несмышленыша. Но старый вояка заявил, что он верой и правдой, пулей и штыком служил государю императору и сейчас, в цивильной жизни не собирается быть другим. Тогда Мойше оглушил служаку своим знаменитым кулаком, привязал его к массивной скамье собственного изготовления, спустил с него штаны и примерно выпорол, надеясь таким образом объяснить ему то, что не удалось объяснить при помощи родного еврейского языка.

Кантонист не выдержал позора и навсегда покинул Лученцы. Кажется, уже женившись, он поселился в галицийском местечке Подгайцы. Именно оттуда его сын Аврум, двоюродный брат моего отца, эмигрировал в Америку.

Вот, пожалуй, и все, что я знал о своих предках до того, как мой племянник, Миша Дейген, названный так в честь своего прадеда Мойше, рассказал мне, что у его отца, моего брата Фалика, хранится родословная фамилии Дегенов.

Миша был старше меня, своего дяди, на шесть лет. Дело в том, что мой отец, овдовев, женился на влюбившейся в него девушке всего лишь на тридцать шесть лет моложе его.

Это была моя мама. И доктор Фиш, и его жена Аделя, и многие другие рассказывали мне, что она была не единственной девушкой, влюбившейся в моего отца, уже очень немолодого человека.

Брат Фалик и сестра Бетя были детьми моего отца от первого брака. С Мишей я сдружился после войны, когда несколько сгладилась разница в возрасте. Фалик всегда любил меня, но брата я почувствовал в нем только после начала «дела врачей». К этому времени Миша и я были не просто родственниками и друзьями. Было еще нечто неопределимое, нечто из области парапсихологии, что очень часто делало нас буквально единым существом.