Статьи и рассказы

Русудан хотела прижаться ко мне, хотя на нас поглядывала библиотекарь. Я отстранил её от себя. Библиотекарь не понимала, о чём мы говорим. Я ещё не успел забыть грузинский язык.

— Уезжай, дорогая. И забудь о моём существовании. Прости, но я должен лечь. — Я попросил передать привет Самуэлю и ребятам. Русудан сказала, что передаст привет Самуэлю. Кукури и Оксенди призвали в армию. А Нико в Тбилиси. Он поступил в медицинский институт.

Вот и всё. Впрочем, написав, как Михако Орагвелидзе поил меня чачей и ошибся, уверяя, что не забудет благодарить меня до конца своих дней, я пообещал рассказать позже о его ошибке. Выполняю обещание.

Летом 1975 года с женой и сыном мы совершали круиз по Чёрному морю на корабле «Шота Руставели». Это был наш четвёртый круиз на роскошном в ту пору корабле. И условия были роскошными. Каюта люкс на прогулочной палубе. Отличное питание. Масса развлечений. Утром корабль пришёл в Батуми. Отправление вечером. В нашем распоряжении целый день. Я часто рассказывал жене и сыну о четырёх месяцах пребывания в Шроме, о благодарности грузинам, с которыми я породнился. Взяли такси и поехали в Шрому. Нам достался не таксист, а сумасшедший лихач. Раз десять на протяжении сорока километров он спасался за миг от явно аварийной ситуации, в которую попадал по своей вине. Я сожалел, что затеял эту поездку и подвергаю опасности жизнь жены и сына. Наконец, мы в Шроме. Здание правления колхоза уже не деревянное, а каменное. Председатель колхоза всё ещё Михако Орагвелидзе. К сожалению, его нет на месте. Увидеть его можно в Уреках. Самуэль Гагуа умер вскоре после войны. Александр Гагуа стал генералом. Командовал дивизией, которая одно время располагалась в Батуми. Где сейчас Александр, никто не знал. Не знали ничего о Кукури Чхеидзе и об Оксенди Качарава. И о Русудан не знали. Кацо, почему вы удивляетесь? Даже после окончания войны прошло уже тридцать лет. Нико Карцивадзе — другое дело. Он был врачом в Махарадзе. Где он сейчас, не знаем. Сели в такси и поехали в Уреки. Михако Орагвелидзе внешне почти не изменился. Те же сталинские усы. Та же авторитарная импозантность. Только сталинский френч с трудом сходился на объёмистом животе. На груди скромно сияет Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. И никаких орденов. Я обрадовался ему невероятно. Он меня не узнал. Ничего удивительного. Тогда мне ещё не было семнадцати лет, а сейчас пятьдесят.

— Михако, вы помните это поле, это самое поле, на котором сейчас кукуруза? Восемьдесят гектаров и трактор СТЗ-НАТИ. И нет тракториста. И вот он перед вами тот тракторист, которого вы в этом сарае поили чачей. Помните?

— Не помню, кацо.

Жена, сын и даже таксист смотрели на меня (или на нас?) с явным сожалением.

Я не попрощался. Мы сели в такси и поехали в Батуми. Таксист, по-видимому, решил покончить жизнь самоубийством, заодно убив нас и ещё множество людей во встречных и обгоняемых им автомобилях.

До самой Одессы меня не оставляла горечь встречи в Уреках, хотя «Шота Руставели» делал всё возможное для того, чтобы у его пассажиров возникали только положительные эмоции. Но эта горечь никак не отразилась на моей любви к грузинской поэзии, к грузинским песням, к грузинской кухне и просто к многострадальной прекрасной Грузии.

Соломоново решение

Менаше не помнил мачехи. Она отдала его в монастырь, когда ему исполнилось, или должно было исполниться пять лет. А вот маму, ласковую маму, которая умерла, когда Менаше было всего три года, он помнит. И монастырь помнит. И страх быть обнаруженным немцами помнит. И помнит, как пришёл в монастырь весёлый парень в польской военной форме и после спора, чуть ли не драки с патером и другими монахами, забрал его из монастыря. Сразу же за монастырскими воротами парень заговорил с Менаше на идише. К тому времени за четыре года Менаше стал забывать родной идиш, на котором говорила его ласковая мама и его отец Иоси. Почему отец согласился с мачехой отдать его в монастырь? Он не знал этого. Не понимал ни тогда, когда с ним заговорил на идише весёлый парень в польской военной форме, ни в лагере, окруженном колючей проволокой, на Кипре, ни потом в кибуце. Даже сейчас, когда мачехи уже более года не было в живых, даже сейчас, получив печальную телеграмму от сводного брата о смерти отца, в глубине души профессор Менаше не мог понять и простить ни мачехе, ни отцу своего круглого сиротства.

Мясник Иоси, сын мясника Якова, женился на красавице Енте, как только ему исполнился двадцать один год. Через десять месяцев у них родился Менаше. В городе Иоси тоже считали красавцем. Он действительно был красивее всех детей в хедере, и после, уже отроком, когда начал помогать отцу в мясной лавке, и даже в армии, в которую его призвали перед самым началом войны.