Статьи и рассказы

Одна таблица немного развернулась, и страшные клешни огромного рака хотели схватить меня за руку, которая так болела от удара качалкой. Я отдернул руку от клешни и, конечно, не признавался.

Хотя я представлял себе только то, что значит выбитый золотой зуб и два простых и не знал, что значит перелом челюсти и ключицы, я очень хотел, чтобы сейчас у всего педсовета был перелом челюсти и ключицы и еще выбитые зубы — свои и золотые.

Даже сейчас, вспоминая, как загнанный в угол, избитый, запуганный, я все отрицал и не шел навстречу педсовету, жаждавшему моего признания и уничтожения, даже сейчас из самых лучших, из самых благородных побуждений я не могу воскресить в себе те добрые евангелические чувства, которые высекались колеблющейся стрелкой сострадания в моей одиннадцатилетней душе, когда я возвращался домой после совершенного акта мести.

Конечно же, я ни в чем не признался и никто не мог доказать моей вины.

Так впервые меня исключили из школы.

1956 г.

Праздник Победы

Надо же, проснуться в таком состоянии! Липкая тягостная тоска обволокла не только душу, не только сознание, но и, казалось, каждую клетку тела. Я пытался найти этому объяснение. Неужели снова приснилась война? Нет, сна не помнил. Может быть ночью, так же как сейчас ныл подлый рубец, один из рубцов после давнего ранения? Но ведь уже давно привык к этим болям. Возможно, тоскливо потому, что проснулся в пустой квартире? Жена и сын в Прибалтике в краткосрочной туристской поездке. Нет, не это. Стоп! Сегодня же не надо срочно вскакивать с постели. Нерабочий день. Праздник Победы. И тут отчётливое воспоминание, как яркая вспышка ракеты, осветило причину отвратного настроения.

В то утро, ровно тридцать лет назад, шестнадцать раненых офицеров проснулись в палате после радостной ночной пьянки. В два часа ночи нас разбудила старая медицинская сестра. Старая! Ей в ту пору было значительно меньше, чем мне, пятидесятилетнему, сейчас. „Мальчики, Победа!“. Она включила репродуктор. Из него торжественно звучал неповторимый голос Левитана. Мы вытащили из тумбочек легально в открытую хранимую для этого случая водку. Счастью нашему не было предела. А утром похмелье. Не после пьянки. У каждого из нас были причины для похмелья без алкоголя. Скоро мне двадцать лет. А я уже тяжёлый инвалид. Жива ли мама? Кроме неё у меня никого нет. Куда я денусь после выписки из госпиталя? Осуществится ли мечта стать врачом? Как? Неоконченное среднее образование — девять классов.

Ладно, это было тридцать лет назад. Но сейчас-то какая причина? Ведь всё сложилось наилучшим образом. Мама вернулась из эвакуации. Экстерном сдал экзамены на аттестат зрелости и поступил в медицинский институт. Стал врачом. Господь вручил меня самой лучшей в мире женщине. Сын с золотой медалью окончил школу. Да какую школу?! Английскую, в которой учились только дети и внуки киевской суперэлиты, в которую евреев не принимали, придумывая различные уважительные причины. Сейчас он студент третьего курса физического факультета Киевского университета. Правда, единственный еврей на своём курсе. Печально, конечно. Но не это же сейчас причина липкой тоски?

Я встал, сделал несколько упражнений на турнике, помахал своей увесистой палкой, помылся под душем, включил холодную воду и стоял под ней до тех пор, пока зуб на зуб перестал попадать. Настроение оставалось на той же точке замерзания. Во время завтрака поставил перед собой рюмку, вытащил из холодильника начатую бутылку водки. Как было не удивиться внезапно возникшему сомнению — наливать, или не наливать? Уже это одно было плохим симптомом. Не налил. Такое должно отметить в календаре… В чёрной траурной рамке… Не заболел ли я? Эта мысль была немедленно отвергнута. Здоров как бык. Вошёл в комнату. Посмотрел на телевизор. Надо бы включить. Праздник ведь, тридцать лет со дня Победы. Но и телевизор смотреть не хотелось. На секретере лежала очередная глава диссертации моего подопечного, присланная накануне. Взял красную шариковую ручку и сел приводить главу в божеский вид. Вот так оно. Испеку ещё одного кандидата медицинских наук, ещё один национальный кадр. Но станет ли он учёным? Ладно, пусть не учёным. Хотя бы врачом. Делая из винегрета нормальную главу, забыл о настроении. И о времени забыл.

Зазвонил телефон. Начинается. Естественно, от поздравлений сегодня телефон раскалится. Неохотно снял трубку. Незнакомый баритон:

— Гвардии лейтенант Деген! Оперативное время двенадцать часов семь минут. Ровно через десять минут быть у памятника Ватутину. Форма одежды парадная со всеми орденами и медалями.

Я не успел спросить, какой сукин сын меня разыгрывает. В телефонной трубке уже раздавались гудки.

Кто же это может быть? Оперативное время… Такое мог сказать знающий военную службу. Причём, только офицер. Кто же позвонил?