Статьи и проповеди. Часть 9 (27.12.2013 – 09.04.2015)

«Я смешной человек» или «я – человек из подполья» – так зачастую высказывался о себе герой Достоевского, представляясь читателю. Заставляя своего героя говорить о вещах скрытых, но важных, Достоевский обращался его языком к тому читающему обывателю, который никак не считал себя «смешным» или же сидящим в подполе. Читающий Достоевского человек в личной самооценке, скорее всего, был серьезен и солиден. И сидел он за столом в гостиной или в присутственном месте среди важных бумаг, а не в подвале. Но, вчитываясь в плотный предлагаемый текст, он должен был на некоем этапе с удивлением найти между собою – солидным человеком – и человеком из подполья родственные черты. Он должен был понять, что и он тоже – «смешной человек», хотя на пальце у него перстень, крахмальный воротничок сдавливает двойной его подбородок, а за столом ему прислуживает горничная. И пусть он даже студент, мечтающий о всемирном счастье; пусть он банкир, грезящий о собирании всех богатств себе подмышку, он всё равно должен был почувствовать: «я смешной человек».

А я вот средневековый человек. Как вам такая фраза? Находите ли вы родство с ней? Вы, у которых в кармане iPhone, на столе компьютер, а во дворе – японский автомобиль? «Нет, – скажет Некто. – Я человек модерна и даже постмодерна». «Почему бы и нет? – возразит Иной. – Одно другому не мешает». Со вторым я согласен. Одно другому не мешает, господа. Не мешала же Королеву, отправлявшему ракеты с людьми на орбиту, маленькая монетка, которую он неизменно на запусках зажимал в кулаке и которая (как он верил) приносит счастье. Цивилизованные в электрическом свете, мы можем быть вполне доисторическими в ночной тьме. Но я не за бессознательное дикарство. Я за сознательный мир внутреннего человека. И в полной тьме, и в свете лампочки Эдисона можно сознательно носить в себе смыслы, чуждые эпохе за окном. Не модернистские и не постмодернистские смыслы. «Империя», «Средние века», «Страшный суд» – это ведь не пугалки и не ругательства. И если отшелушить ложные ассоциации от простых понятий, то мы, даст Бог, найдем вкус в оболганных именах и близость к немодным «трендам». Сейчас попробуем расшифровать «средневековый» термин.

Небеса для меня не мертвы. Оны живы и дышат. Они внемлют голосам, раздающимся с земли. Оттуда – с Небес – приходит заслуженная кара и щедрое благословение. Самолеты, летающие по небесам, на дело не влияют, поскольку летают вовсе не по тем небесам, откуда приходят кары и благословения.

Ад для меня – реальность. Ему мало места в тех областях, где его заключили, – неважно, где они топографически. Ад обнаглел и хочет выйти из области снов и кошмаров в реальность, чтобы жить здесь и сейчас на правах действительности. Человек на земле хочет быть уже жителем Ада.

У Ада с Небом война. Ад хочет завоевать Землю, чтобы доказать Небу свою силу, а буде карта ляжет – объявить Небу полномасштабную войну. Погибшие безвозвратно земляне Адом в счет не берутся. Земные дела, прочитанные под этим углом зрения, дают изобильную пищу для размышлений.

Добро и зло существуют реально. Они перепутаны, как два борца, сплетшиеся в схватке, но они реальны. Иногда зло красится «под добро», а добро так бесцветно, что его не замечают. Но они всё равно реальны и до конца никогда не смешиваются.

Смерть есть факт, но ею ничего не оканчивается. Она не самостоятельна и служит Богу, как и вообще всё служит Богу в средневековом понимании. Загробный мир реален не менее, чем мир «предгробный». Все миры не замкнуты, но взаимопроникают друг в друга и общаются.

Словно центр в круге, царствует в мире Бог. Все, кто служат Ему, приближаются к центру и одновременно – друг к другу. Все, кто удаляются от Него, улетают на периферию и далее, под действием силы центробежной, – вон из круга во тьму кромешную, идеже «плач и скрежет зубов».

Вот вам очень краткий перечень средневековых мыслей, могущих жить в человеке независимо от наличия или отсутствия у него в кармане iPhone, а во дворе – японского автомобиля. Да, чуть не забыл. Средневековый человек верит (знает, чувствует), что вся земная реальность подобна комедии (комедия не потому, что очень смешно, а потому, что в конце хорошо закончится) и вся эта комедия однажды придет к концу. Маски будут сорваны, грязь смыта, преступники пойманы. Зерно отделится от плевел, и средневековый человек очень не хочет улететь далече вместе с плевелами, уносимыми ветром, но хочет быть пшеницей, собранной в Небесную Житницу.

Изложенные мысли не есть модерн, ни постмодерн, для которых смысла нет, красота относительна, истина иллюзорна и мораль корыстна. Модерн – это мировоззрение самоубийцы, а постмодерн – жизнь после жизни. А то, что скупо изложено выше, – средневековые мысли в их классическом понимании, которыми можно жить, пользуясь со спокойной совестью при этом ватерклозетом и летая на самолете в отпуск. Они – эти мысли – изложены поверхностно, так, как в хрестоматии пересказывается «Война и мир». Но, надеюсь, мы не соврали.