Что удержит человека близ той, которая отдала ему свежесть свою, красоту и заботу в тайной надежде, что они и распишутся, и обвенчаются, и деток родят? Ничего! Он уйдет с неизбежными скандалами. Он будет кричать, что «мы же вначале договорились, что ничего друг другу не обязаны». С криком «Мы свободные люди!» он хлопнет дверью, а она останется. В конце концов, мужик и в 40 лет может жениться на 20-летней. А что делать женщине? Ждать 50-летнего вдовца или брать ребенка из детдома?
Все «великие спиритуалисты и идеалисты» на деле просто жуткие эгоисты. Вся их любовь испаряется, как только они слышат: «Вот здесь распишитесь, пожалуйста», потому что они хотят пользоваться правами, но не обременяться обязанностями. Отсюда высокие рассуждения о вечной любви и о том, что штампы в паспорт чувств не добавляют. И это только один бытовой пример, хотя массовый и вездесущий, того перекоса в жизни, который рождается от борьбы за права при уклонении от обязанностей.
Во время войны лучшие агитплакаты — те, на которых в человека сурово тычут пальцем. У «них» — uncle Sam с козлиной бородкой, у нас во время оно — красный (буквально и идеологически) солдат в буденовке пробуждали совесть обывателя и звали на бой.
Избегая крайностей как военного времени, так и тоталитарного общества, человеку все же надо время от времени, не тыча пальцем, задавать вопрос: «Ты знаешь свои обязанности?»; «Ты не забыл, что не только тебе должны, но и ты должен, причем гораздо больше?»; «Ты знаешь, что человек жив не тогда, когда живет и потребляет, а когда отдает, помогает и жертвует?»
И хотя это очень не простое занятие — говорить о серьезных вещах с современным человеком, заниматься этим надо, пока не поздно.
Где двое или трое… (14 июня 2012г.)
В центре парусного корабля возвышается мачта. А в центре европейского города возвышается шпиль собора. Соборный колокол пугает по воскресеньям птиц и мешает спать тем, кто не любит молиться. Вокруг собора, чаще всего — квадратом, расположена площадь. В зависимости от времени года она бывает то местом народных собраний с духовым оркестром и выступлением мэра, то местом оживлённой торговли. Да мало ли чем может быть мостовая, на которую с четырёх сторон смотрят чисто вымытые окна? Во все стороны от площади убегают узенькие улочки. Дома на них стоят столь близко, что солнечный луч бывает редким гостем на стенах первых этажей. Сыростью и древностью пахнет на этих улицах, если, конечно, хозяйка не вылила прямо перед вашим носом грязную мыльную воду или кухонную лохань с рыбьей чешуёй. Сейчас такое случается редко, но раньше.
Та история, которую я хочу рассказать, случилась именно «раньше». Это было между двумя мировыми войнами, которые, по правде, стоило бы назвать бойнями. Жизнь была бедная, злая и неуверенная. Люди в те годы стали криво ухмыляться при словах «честность», «благородство». Всем не хватало денег, все не доверяли друг другу и на ночь крепко запирали двери. В городском храме службы шли регулярно, и люди ходили на них регулярно, но это была холодная регулярность. Точно так же и стрелки часов на башне ходят по кругу, оставаясь мёртвыми.
Впрочем, было в этом городе несколько человек, которые по временам молились очень истово, со слезами и подолгу. Это были несколько «девочек» из заведения мадам Коко. Да, господа! В каждом европейском городе, наряду с парикмахерскими, кафе и ателье верхней одежды, непременно есть хотя бы один дом, войти в который можно по одной лестнице, а выйти — по другой. Это — дом свиданий, весёлый дом или публичный — называйте как хотите. Если есть человеческое жильё, то могут быть и паразиты: грызуны, насекомые. Если есть цивилизация, то есть и одно из её проявлений — древняя язва, неистребимое зло — проституция. Как-то окунувшиеся в разврат, кем-то обманутые, часто — задавленные нуждой, женщины, живущие в таких домах, никогда не остаются без работы. Потому-то и не совпадают там зачастую вход и выход, что незачем, краснея, встречаться в дверях соседу с соседом или профессору со студентом.