А сейчас Маргарита Павловна сидит за столом и рассказывает мне о том, что было с ней в прошлом, кажущемся уже таким далёким. Мы дружим с ней. Она — прихожанка в храме хорошо знакомого мне священника.
Видели бы вы, какое распятие она подарила в храм этому священнику! Большое, красивое и живое!
Иисус на нём словно уснул. Только что, «преклонь главу, предаде дух». А все детали живы. Солнце и Луна со страхом смотрят на Господа, как живые. Голова Адама под Голгофой то ли скалится от страха, то ли улыбается. И если это улыбка, то от неё становится жутко. Кровь из ран уже не течёт, но запеклась, и тоже — живая. И ты становишься живым, когда, постояв минуту-две у распятия, вдруг опустишься на колени и, коснувшись лбом пола, скажешь шёпотом: «Прости меня».
— В Великом посту мне совсем было плохо. Тоска такая, что хоть вой. Я читала, молилась, но всё равно тоска не отступала. Иногда смотрела в книгу и ничего не видела. Читала одно и то же по нескольку раз и не понимала ни одного слова. Да и времени не было читать. Работа. То одно, то другое.
Это как тюрьма. Ни одного нового лица. Те же стены, та же работа, один и тот же пейзаж. Горы, море, тишина. Я думала, что с ума сойду.
Тут деспина посылает меня в храм отнести деньги на службу. А мне так не хочется. Видеть никого не хочется, только бы легла в угол и плакала. Но делать нечего. Иду. Прихожу в храм. Людей среди дня почти нет, и распятие стоит посреди храма. Я дала деньги на службу и уже повернулась уходить. Потом что-то меня задержало. Думаю, посижу в храме немного одна. Не буду спешить. Села на скамью и смотрю на распятие. Потом. Не знаю, что со мной было. Вот не знаю. Меня будто сила какая-то подняла с места и подвела к Голгофе. Как я вдруг начала плакать! И молиться начала! Будто в груди что-то прорвалось, и слёзы хлынули рекой. И молюсь Христу. И крещусь! Представляете? Сначала жаловалась Христу на жизнь, что скучаю, что плохо мне. Жалко себя было. Потом стала молиться за сына, за мужа. Потом вдруг почувствовала свои грехи, вспомнила, увидела, сколько их! Мы ведь себя чуть не за святых привыкли считать. А тут у меня будто глаза раскрылись. Я долго тогда в храме была. Не знаю сколько. Пришла домой, бабка моя кричит: «Где ты была?» — а я чувствую, что люблю её. Мне так легко стало. Я таку-у-ую благодать получила, что вам сказать! И потом лампадку зажигала с радостью.
Она говорит, говорит, говорит. А я пью чай и слушаю, слушаю. Они так любят говорить, эти милейшие бывшие протестанты. У них везде «благодать», «откровение», «свидетельство». А мне вот хочется такое же распятие к себе в храм. Но просить не буду. Стыдно. Да и дорого это.
Уж сколько разных историй, всяких-всяких, слышали мои уши. Не пора ли записывать? Говори, говори, Маргарита Павловна. То, что ты говоришь, действительно, и откровение, и благодать, и свидетельство.
Она поднималась по улице вверх, неся в руках сумку, полную бытовой химии. Деспина Зоя любит чистоту. Мы знаем, что случится с ней через полгода, а она ещё ничего не знает. Что ж, оставим её при блаженном незнании. Её — Маргариту, внучку уважаемого пастора, приехавшую в Грецию, чтобы заработать денег и отдать долги.
Вот она стоит с печальным лицом, среди треска цикад под синим небом, обернувшись, чтобы взглянуть на такое же синее море.
Почему атеист никогда не станет президентом США (23 января 2012г.)
В стане американских республиканцев проходят первичные выборы единого кандидата — т.н. праймериз. Изучать ли особенности предвыборной гонки в этой стране и выборного ее законодательства — дело личного вкуса.
Но один штрих знаменателен — эфир завоевывается религиозной лексикой. Звучат слова «мормон», «католик», «баптистский пояс», «евангелисты-консерваторы» (оказывается — есть и такие). Все это очень важно и очень интересно.
Оказывается, что разобраться в политических пасьянсах без знакомства с религиозной проблематикой, без, хотя бы обзорного, курса религиоведения не представляется возможным. Ведь не может же, право слово, уважающий себя журналист жонглировать словами «католик» и «мормон», не понимая, чем один от другого отличается. А отличаются они не по-детски.
Так век наш, якобы расправившийся с религией, вынужден садиться за парту и штудировать религиоведение.
Выборы президента США и раньше не проходили мимо внимательного взора политических обозревателей и читателей газет. Но я не помню, чтобы в общественное сознание забрасывалась информация о конфессиональной принадлежности кандидатов.
Кем был по вере Рейган, читал ли Библию Трумэн, отлучили ли баптисты Клинтона за фокусы с Моникой, вопросы эти, если и задавались, то лишь в кругу специалистов. Столь узких и столь тонких, добавлю, что их и видно не всегда. Ныне дела идут иначе. И дело не в одной Америке. Там как раз все — в рамках традиции. Пока что — в рамках.
Ни один декларативный атеист, то есть человек, открыто объявляющий о своем неверии в Господа Бога, хозяином Белого Дома еще не становился.
Барак Обама