Статьи и проповеди. Часть 5 (06.01.2012 – 11.06.2012)

Конечно, так тому и быть и так, без сомнения, надо. Конечно, мы, привыкшие к удобствам, не смогли бы и дня провести в том Париже, в котором правили последний или предпоследний Людовики. Но улучшение быта, совершаемое во имя счастья, самого счастья всё же не приносит. И остаётся горечь, заставляющая обратить голову вспять. Может, жители снесённых трущоб знали о счастье что-то такое, что забыли мы? Ведь мы не только приобретаем, но и теряем. Кто подобьёт баланс? В домах стало уютнее и чище, но из Сены уже не напьёшься. И может быть, все грёзы о городе счастья, который нужно побыстрей построить своими руками, — лишь карикатура на Город будущего, на Иерусалим, сходящий свыше? Так или иначе, города безжалостно перестраиваются с мыслью: «Прошлое отвратительно, а будущее прекрасно». Но когда большая часть работ заканчивается, в сознание заползает мысль: будущее неясно; настоящее вовсе не прекрасно, а в прошлом можно найти много красивого и удивительного.

В это время люди пишут исторические романы. Не только в это, но в это — тоже.

Советский Союз уничтожал прошлое во имя будущего активнее других. Этим грешили многие, и сама идея родилась в Европе. Германия, Франция и Англия по долгу именуются идейными родоначальницами подобных переустройств. Но славянин, повторяю, был активнее. Поэтому и тоска по прошлому, в котором, оказывается, не всё было плохо, в СССР имела свои особенности. Любые формы воспевания своего погубленного прошлого предполагали какую-то степень покаяния за разрыв исторической преемственности. Поэтому воспевали часто чужое прошлое, магией искусства превращая его в «своё». Париж попал в обойму. Дюма с мушкетёрами подходил как «то, что доктор прописал».

Мужская дружба с оружием в руках, честь, отвага. Король — дурак, Церковь хитрая. Женщины красивы, битвы беспроигрышны, добро побеждает. Даже Политбюро не смогло бы найти слабину в раскладе. И здесь моё время выйти из-за кулис и представиться почтеннейшей публике в качестве жителя того города, который изображал из себя Париж в известной советской экранизации.

Все мы из себя что-то изображаем, хотя бы временами. Города не исключения. Ради уменьшения бюджета фильма в сотни раз, по причинам политического и идеологического характера при экранизации «Трёх мушкетёров» в Союзе Парижем пришлось на время стать Львову. Он и подходил как нельзя лучше. Сотни улочек, мощёных тем самым булыжником, перебои с водой и проблемы с канализацией, запах общественной уборной из каждого подъезда в центральной части (именно так и было). Кофейни, уличные красавицы, каменные завитушки, украшающие костёлы, доминанта серого цвета в историческом центре. Натуральный Париж времён Атоса, Портоса и Арамиса — плюс вихрем ворвавшегося в эту компанию гасконца.

Нам, мальчишкам, стало тогда, быть может, впервые, понятно, что нашим городом можно гордиться. Ещё бы! На каменной лестнице костёла святого Антония (на Лычаковской) д’Артаньян толкнул в раненое плечо Атоса. Возле польской катедры, прямо напротив облюбованной неформалами «Булки», д’Артаньян наступил на оброненный Арамисом батистовый платок. Их несостоявшаяся дуэль, переросшая в комическое избиение незадачливых гвардейцев, имела место во дворике тогда закрытого армянского монастыря. Да что там! Де Тревиль пел песню о кровопролитье на фоне дворца Потоцких. Анна Австрийская встречалась с Бекингемом у стен костёла Эльжбеты на Привокзальной. Песню «Пора-пора-порадуемся» в конце первой серии конные мушкетёры пели, оставляя слева от себя костёл Николая в бывшем монастыре тринитариев. Позже, после захвата Юра, он стал на короткое время кафедральным православным собором. В общем, мы, как оказалось, жили в Париже. Пусть портом Кале оказалась Одесская набережная. Пусть Миледи стреляла в д’Артаньяна на фоне Олеського замка. Всё равно большая часть съёмок проходила на тех мостовых, где и мы оставили свои отпечатки; на тех улицах, где и мы, время спустя, пили кофе, споря о смысле жизни.

«А что, собственно, вы хотели этим сказать?» — могут меня спросить.

Словно ученик, пойманный врасплох, я повторяю вопрос и тяну время. Что я, собственно, хотел этим сказать? А, ну да.

Я мог бы сказать, что я, в некотором смысле, парижанин. Но я этого не скажу, потому что я — никакой не парижанин, ни в каком смысле.

Я хотел сказать, что города и страны манят нас одним, а подсовывают другое. Вернее, мы сами не знаем, где что лежит, и идём на запах жареного, а едим варёное. То, что раньше было экзотикой, ныне стало надоевшим бытом. Чтобы подставить спину под тайский массаж, не нужно даже знать, в какой части глобуса Таиланд нарисован, тем более — ехать туда. Путешествия качественно изменились, потому что встреча с новизной требует проникновения вглубь, а не облизывания поверхностей. Облизывание же поверхностей распаляет внутренний голод, но не насыщает его.

Итак, путешествовать нужно вглубь. По мере путешествий вглубь любое перемещение в пространстве улучшается в качестве.