Статьи и проповеди. Часть 10 (29.04.2015 — 02.03.2016)

Кто только не писал о поездах! Блок писал: «Вагоны шли привычной линией/ Подрагивали и скрипели/Молчали желтые и синие/В зеленых плакали и пели». Цветаева писала: «Вагончик тронется, перрон останется…». Герои Толстого и Достоевского исповедовались случайным попутчикам именно в вагонах поездов. Потому что вагоны поездов, словно именно для исповеди и откровения души придуманы. Потом Платонов писал, что паровоз нежнее человека, и его жалеть надо. «С любимыми не расставайтесь» писал Кочетков. Его герой тоже «полуплакал – полуспал» опять-таки в прокуренном вагоне, «когда состав на скользком склоне от рельс колеса оторвал». Еще было «На дальней станции сойду – трава по пояс» и «Дорога, дорога, ты знаешь так много». В общем, понятно, что много всего было. Всего, собственно, и не перечислишь, как ни старайся. Но если поэзия песенная и книжная мимо такого чудища, как стоящий под парами пассажирский состав, равнодушно пройти не может, то это о чем-то, да говорит. Железный материализм (Наш паровоз, вперед лети!) оказывается, пропитан мистикой насквозь.

Да разве вся жизнь наша не есть путешествие из пункта А в пункт Б? И когда ты долго сидишь на одном месте, то чувствуешь некую иллюзию оседлости. Иллюзию потому, что путешествие в сторону вечности не прекращается ни на секунду даже для домоседа. Дорога возвращает душе чувство устремленности, чувство временной бездомности, чувство опасности (ибо всякое путешествие, хочешь – не хочешь – экстрим). Из этих чувств рождается молитва Богу, и глубоко безбожно общество, не понимающее острую необходимость часовен и храмов на вокзалах и в портах – речных, морских, воздушных. Люди расстаются и плачут, обнимаясь; они готовятся преодолеть враждебное пространство, окунаются в неизвестное будущее, рискуют, надеются вернуться и встретиться. Следовательно, храм в таких местах нужно точно так же, как он нужен в больницах или в военных частях.

К ж\д вокзалу обычно примыкает базар. То же касается и морского (речного) порта – к нему примыкает зона торговли и бурного отдыха. В этом смысле зона путешествий часто примыкает к зоне жизненной изнанки. Грязи, то есть. Все, что прячется от дневного взгляда на оживленной улице, здесь свободно выпячивается. Лучше всех об этом знает вокзальная милиция и все, кто здесь работает. С аэропортами несколько чище из-за повышенного контроля безопасности и территориального удаления от городов. Если бы город шумел прямо у забора аэропорта, тамошняя милиция возилась бы с теми же проблемами, что и милиция вокзальная. И здесь тоже есть метафизика.

Вокзал – образ границы между мирами, которые на карте обозначены буквами А и б, и между которыми проложена стрелка маршрута. На границе миров может скапливаться грязь. Будущие мытарства это что? Это грязь на границе. В аэропорту аналог подобных мытарств – усиленный паспортный контроль. Все чище, но и жестче. Проходя зону контроля в потоке безразличного тебе многолюдства, ты заранее испытываешь нечто связанное со Страшным Судом. И это еще одна черта промежуточных мест – здесь человек, одетый в форму, в любое время может подойти к тебе с вопросом на необязательно понятном языке.

Я, собственно, о чем? Если человек молится только тогда, когда молится, то он никогда не молится. Так один старец сказал. И если человек думает о Боге, только когда храм видит или порог его переступает, то он не думает о Боге вовсе. Думать о Боге можно и нужно в больнице, в вагоне метро, в осеннем лесу и, конечно, в путешествии. Оно, путешествие, обнажает в нашей жизни одну всегда присутствующую, но не всегда заметную черту. А именно: нынешняя жизнь есть состояние не оконченное, но промежуточное. Мы движемся. Над этим стоит задуматься. Это нужно почувствовать. Из этого нужно сделать выводы.

Снова о Молохе и детских криках (7 июля 2015г.)

Правильно подобранное слово помогает решить проблему. Стоит запутаться в словах, и ты рискуешь остаться не только в словесных дебрях, но и в дебрях нерешенных и умножающихся проблем. Одно дело сказать «аборт» или «искусственное прерывание незапланированной беременности» – и совсем другое дело сказать «убийство младенца во чреве матери». Куда-то исчезает холодная логичность и медицинская научность. Откуда-то появляется болевой и греховный сгусток, из которого в разные стороны пучком торчат побочные смыслы. Я, собственно, об этих смыслах.