Статьи и очерки

Его родители с трудом сводили концы с концами, работая учителями начальной школы, и он был вынужден помогать им, с девяти лет продавая сладости и фрукты, которые развозил на маленькой тележке. Иногда верхом на ослике он отправлялся в гости к своей бабушке по матери в Лос-Растрохос, соседнее селение, которое казалось всем городом, потому что там была маленькая электростанция, благодаря которой ночью на два часа давали свет. В этом же селении жила и повивальная бабка, что помогла появиться на свет ему и четырем его братьям. Его мать хотела, чтобы он стал священником — он же дальше служки не пошел, но звонил в колокол так красиво, что вся округа узнавала его по этому перезвону. «Это звонит Уго», — говорили они. Среди книг своей матери он нашел энциклопедию предсказаний, первая глава которой немедленно пленила его — «Как добиться успеха в жизни».

В действительности же она содержала перечень возможностей, из которых он испробовал почти все. Как художник, пораженный репродукциями с работ Микеланджело и Давида, он в двенадцать лет получил свою первую премию на региональной выставке. Как музыкант, обладавший красивым голосом и умевший играть на четырехструнной гитаре, он сумел стать незаменимым на праздновании дней рождения или пении серенад. Как бейсболист он стал принимающим на первой линии. Карьера военного в списке не значилась, и он никогда бы самостоятельно не додумался до того, чтобы ее избрать, пока ему не рассказали, что лучший способ попасть в Высшую лигу — поступить в военную академию в Баринасе. Вероятно, это было еще одним из чудес его накидки-эскапуларио, потому как именно в тот день вступил в действие план Андреса Белье (Andres Bello), согласно которому выпускники военных школ получили право поступать в академии.

Он изучал политические дисциплины, историю и марксизм-ленинизм. Он увлекся изучением жизни и произведений Симона Боливара (Simon Bolivar), старшего Льва, чьи обращения к народу он выучил наизусть. Но его первым сознательным конфликтом с реальной политикой стала смерть Сальвадора Альенде (Salvador Allende) в сентябре 1973 года. Чавес не понимал: почему, если чилийцы выбрали Альенде, чилийские военные собираются устроить переворот?

Некоторое время спустя капитан, командовавший его ротой, приказал ему следить за сыном Хосе Висенте Ранхела (Jose Vicente Rangel), считавшимся коммунистом. «Посмотри, какие трюки выкидывает жизнь, — говорит мне Чавес со взрывом хохота. — Сегодня его отец — мой министр иностранных дел». Еще большей иронией судьбы стало то, что по окончании академии он получил офицерскую саблю из рук президента, которого двадцать лет спустя попытался свергнуть, — Карлоса Андреса Переса.

— Кроме того, — сказал я ему, — вы его чуть не убили.

— Ни в коем случае, — запротестовал Чавес. — Идея заключалась в следующем: создать конституционную ассамблею и вернуться в казармы.

С самого начала я понял, что он прирожденный рассказчик. Цельный продукт венесуэльской народной культуры — созидательной и ликующей. Он хорошо чувствует время, а память его кажется сверхъестественной, позволяющей ему наизусть читать поэмы Неруды (Neruda), Уитмена (Whitman) и целые страницы из произведений Ромуло Гальегоса.

В достаточно юном возрасте он случайно узнал, что его прадед был не бродягой, как говорила его мать, а легендарным военным во времена Хуана Висенте Гомеса. Энтузиазм Чавеса был настолько велик, что он решил написать книгу, чтобы расчистить свою память. Он изучил исторические архивы и документы военных библиотек, проехал по всей области из селения в селение с охотничьей сумкой историка, пытаясь реконструировать приключения своего прадеда по воспоминаниям его современников, оставшихся в живых. С того самого момента он поместил его в свой алтарь героев и начал носить оберегающую накидку-эскапуларио, прежде принадлежавшую прадеду.

В один из тех дней Чавес случайно пересек границу по мосту через Арауку. Колумбийский капитан, обыскавший его сумку, обнаружил вещественные доказательства, которые позволили предъявить обвинения в шпионаже: фотоаппарат, диктофон, секретные документы, фотографии местности, военную карту с диаграммами и два разрешенных по уставу пистолета. Документы, как и полагается шпиону, могли быть фальшивыми. Допрос продолжался несколько часов и проходил в кабинете, единственным украшением которого был портрет Боливара на коне. «Я уже почти сдался, — поведал мне Чавес, — потому как чем больше я пытался ему все объяснить, тем меньше он понимал меня».

И так до тех пор, пока Чавесу в голову не пришла спасительная фраза: «Послушайте, капитан, что такое жизнь: всего лишь сто лет назад мы были единой армией, и тот, кто смотрит сейчас на нас с портрета, был нашим предводителем. Как я могу быть шпионом?»