Стать себе Богом

Её звали Виолетта Оболонь, и Бессараб годился ей в отцы. Познакомились в интернете и, узнав, что живут в одном городе, решили сократить пространство до постели. И многому научились друг у друга: она — презрительно смотреть на мир сквозь уменьшающие линзы очков, он — тратить деньги, когда их нет. За окном стоял декабрь, а в их комнате царил апрель. Они проводили долгие жаркие ночи, а по утрам жадно рассматривали друг друга в широком зеркале, перед которым она расчёсывала волосы, а он брился. Потом он готовил завтрак, шёл во двор кормить собаку, а, когда возвращался, все бутерброды были съедены и кофе выпит из обеих чашек. На столе лежала записка: «Ушла досыпать, не буди!» Матвей разводил камин и, глядя на пляшущее пламя, размышлял, куда девать прошлое и откуда взять будущее. Он предлагал Виолетте всё. Но у него не было ничего. До обеда он перебирал изъеденные молью годы, жевал мысли и, не выдержав, шёл за советом к соседу. «Жирные девки лучше, — чесал тот затылок, разглядывая фотографию Виолетты, — на однуляжку положит, другой накроет — пыхтишь себе, завариваешься, как чай в чайнике.»

И Матвей Бессараб вспоминал, где находится. Проклиная мир, он возвращался домой и, запираясь на все замки, поднимался в спальню к Виолетте.

Он жил в первый век Консумации, от которой сводило скулы и хотелось забиться в нору. «Займёшься сегодня шопингом?» — через плечо бросал он, мочась в туалете с распахнутой настежь дверью. «Уже занимаюсь», — брала Виолетта в руку его сокровище и, помахивая им, задумчиво разглядывала желтоватую струю.

И тогда Бессараб давал себе слово изменять ей только с самим собой.

На Рождество выпал снег, тощая, с драной шерстью собака, высунувшись из конуры, ловила пастью белых мух. Ковыряя на стекле изморозь, Бессараб думал, что библейский пророк ошибся, и последние времена никогда не наступят, потому что мир лежит не во зле, а в безумии.

«Ориентации на демократические ценности нет альтернативы!» — жужжал в углу телевизор.

«Какая у неё красивая шея», — думал Матвей, разглядывая Виолетту.

«Мы озабочены продвижением товаров на рынке!» — пестрили журналы.

«И грудь», — листал он их, слюнявя палец.

А через месяц Матвей полностью отрёкся от себя. Отказавшись от желаний, он целиком подчинился Виолетте.

«Какая разница от чего сходить с ума? — оправдывался он. — Главное — не сойти».

У Бессараба были свои счёты с миром. Для его понимания у него было чересчур развито воображение.

«Кто наблюдает горизонты, тому не видеть ног», — думал он. И удивлялся окружавшим людям, умевшим без труда проникнуть в чужое сознание, чтобы распознать слабые места, которыми можно пользоваться, как рычагами. В отличие от них Матвей предпочитал думать не о том, что имел, а о том, что недополучил, и при всех талантах был не способен разобраться в себе.

«У нас любовь до гробовой доски!» — щёлкая пальцами, как кастаньетами, танцевал он голым перед Виолеттой. Действительность — это миф, рассказанный себе, Матвей возвёл Виолетту на пьедестал и замкнулся, как в раковину, в её чёрную галку. И всё равно что-то тревожное не отпускало его, если раньше, считая морщины, он не находил себе место от того, что прожил больше, чем осталось, то теперь — от того, что прожил меньше, чем осталось Виолетте. К тому же в его вселенной оказался свой ад. «Мобильный» Виолетты был забит телефонами бывших любовников, и Матвей ревновал.

Я разрешаю дарить мужчинам улыбки, — заключал он с наигранной весёлостью, — можешь флиртовать, ходить под руку, влюбляться, можешь отдавать им душу, подаренные мною украшения, но тело — нет.

Только ты! — горячо шептала она, обвивая его, как плющ. — Только ты!

«Сколько раз ты так говорила?» — хотелось крикнуть ему.

Он до крови кусал губы, и ему не приходило в голову, что, вынимая из шкафа скелеты, разрушает свою вселенную.