Стать себе Богом

А король-то голый! — закричал ребёнок, указывая на выступающую процессию.

И вокруг него тотчас образовалась пустота

Негодяй! — ущипнула его какая-то женщина..

И заткнула уши. А минутой спустя портные, шившие королю воздушное платье, накинули ему платок на роток и отвели за угол.

Чего орёшь! — прижали они. — Думаешь, все слепые?

И мальчик прозрел.

Я, я… — пролепетал он. — Я хочу предложить беру- ши из лапши!

С тех пор он работает на телевидении, превращ ая зрителей в голого короля.

«Жизнь, как платье на манекенщице, — подумал Ерофей, переворачивая страницу, — примеряют одну, а носят другую».

А телевидение не переставало удивлять.

«Разумное, доброе, вечное в семье будете сеять, а мне подавай «мыло»! — покрикивал Никодим. — Иначе самим шею намылю!»

«Лучше себе верёвку!» — отворачивался Ерофей и угрюмо тащился в гримёрную.

Раньше мир стоял на двух ногах, а на одной далеко не ускачет! — грозил пальцем осколок имперской эпохи. От него несло нафталином, и он предрекал последние времена.

Любопытное сравнение, — иронично улыбался Ерофей.

И пускал рекламу.

Он чувствовал себя винтиком огромной газонокосилки, которая не оставляла после себя сорняков.

Но за коньяком бунтовал:

Это же деградация!

Зато всем понятно, — ковырял зубочисткой Ртов.

Ерофея передёрнуло. Но его отражение в зеркале

согласно кивнуло.

И Дорофей так думал? — пытался он вывести разговор на Ветца.

Ложь красива, а правда уродлива, — гнул своё Никодим. — Поэтому ложь на виду, а правда — в чулане. Как говорил Ветц: «Ложь всесильна, а правда не может постоять и за себя».

Не густо. Трёча сентенциями не накормишь.

Эпоха диктует вкусы, а художник выполняет заказ, — умничал в передаче модный писатель, сложив руки на животе. — Я пишу намеренно просто, чтобы быть понятным и ребёнку.

Оттого ваши романы похожи на комиксы?

Руки с живота мгновенно взлетели, удивление на лице сменила злоба.

Зря ты с ним связался, — остерегла вечером Лилит, — он из «могучей кучки».

Ерофей и сам чувствовал, что допустил промах. Плевать! К тому же Никодим остался доволен. «Как ты его поддел! — заржал он. — Скандал рейтингу как кобыла жеребцу! А за себя не бойся, все же понимают, что это — работа, а на работе ничего личного».

Однако неприятности обнаружились скоро, и за ними проглядывалась рука «могучей кучки».

Своих в обиду не дают, — листая газеты, удовлетворённо кивал Никодим, точно находил подтверждение своим взглядам на мир.

И что теперь?

Ерофей уже раскаивался в своей смелости.

Мелкая грызня разрешается, — похлопал он по плечу. — Иначе зритель закиснет…

По дороге Ерофей попал в «пробку». Лил дождь, «дворники» убирали ручьи со стекла. «Значит, такой порядок, — барабанил он пальцами по рулю, — можно бороться с кем угодно, разоблачая всех, можно выдавать любые секреты, кроме одного, что все — за одно».

«— Надоело, — признался я Ртову. — Унижаемся перед кем попало.

Так весь мир зад лижет, — рассыпалсяон коротким смехом. — Кто за рубли, кто за баксы… В наши дни единственный порок — бедность», — успел выхватить Ерофей из дневников Ветца, когда заехал за Лилит. Приглашал Николай Николаевич, и отказ исключался.

Воскресенье казалось бесконечным. Время точно провалилось внутрь себя и тащило за собой, как сползающая скатерть, в бездонную яму. Вечеринка была в разгаре. Был Ртов и какие то «нужные» люди. Пили за здоровье хозяина, праздновали его победу на выборах.

Закон один, — проповедовал Никодим, помахивая рюмкой, как кадилом, — «Возлюби деньги больше себя!» И равный ему: «Возлюби деньги ближнего, как собственные!»

Он едва сдерживал смех и, призывая к тишине, стучал вилкой по стеклу.

Деньги — божье наказание, — покачал головой один из «нужных». — С ними забот не оберёшься.

И разгладил усы, под которыми прятал заячью губу.

А Лилит отчаянно кокетничала, возвращаясь из дамской комнаты с напудренным носом.

«Кокаин», — догадался Ерофей.

Он смотрел по сторонам и думал, что Бог и дьявол давно ударили по рукам, и с тех пор «проклятым» вопросом стало: «сколько?», а мироустройство свелось к таблице умножения.

А Николай Николаевич оказался ценителем старины.

Автомобилям предпочитаю кабриолеты, — с гордостью показывал он картины импрессионистов. — Раньше народ простодушнее был, оттого и в искусстве смыслил больше.

Никто не перечил, и только Никодим, улучив момент, прошептал: