— Сбегай к дядьке. Скажи, что есть тут покупатель на его телегу. Ту, что я ему в том месяце сладил. Но предупреди, только, чтобы цену не гнул. Все понял?
— Да, тятенька. Могу бежать?
— Беги, — разрешил староста.
Малой хотел, было, уже ломануться выполнять поручение, но я его слегка придержал за плечо и, усмехнувшись, поинтересовался:
— Ты куда это собрался? А как же ваши честно заработанные деньжищи?
— А? — не понял тот.
— Вот, держи, — сунул я ему в руку обещанные семь медяков, — я же обещал вам деньгу за то, что покажете дорогу, а свои обещания надо выполнять. Тут семь медяков, как и договаривались.
— Спасибо, дяденька, — улыбнулся парень и уже не пытаясь казаться взрослым, помчался к своим друзьям.
— Хороший парнишка вырастет, — заметил я, — серьезный.
— Это да. Сам иногда поражаюсь, — хмыкнул Глинор. — Ладно, Талек, пойдем в дом, там обо всем столкуемся. А если мой родич даст добро, то Рист легко нас там найдет.
— Пойдем, — согласно кивнул я, — надеюсь ты не столь жаден как твой родич.
Староста на это только хмыкнул.
Глава 16
— Ну в самом-то деле. Вот чего ты дуешься на меня? А? Подумаешь, поработать пришлось чуть больше, чем обычно. Ты же не глупый парень, сам прекрасно все должен понимать, что от этого наша с тобой жизнь зависит. Думаешь тебя бы пожалели? Фиг там! Ты же, получается, пособник беглого меня. Вместе бы на эшафот поднялись.
Ромчик ничего не ответил. Лишь покосился на меня с таким презрением во взгляде, что я понял, что не простит. По крайней мере, не в ближайшее время.
— Ну и хрен с тобой, — в сердцах бросил я, — тоже мне внедорожник с гонором. Не можешь ради товарища немного постараться. Вот приедем в город, я тебя продам какому-нибудь крестьянину. Будешь у него до смерти с плугом ходить. Тогда вспомнишь еще веселые и беззаботные деньки в моей компании.
Конь, на этот раз, не удостоил меня даже взглядом. Знал, паршивец, что никому я его не продам и тем более не отдам. Притерлись мы с ним друг к другу. Я раньше к дружбе между человеком и лошадью относился примерно так же, как существованию дружбы между мужчиной и женщиной. Нет, не в том смысле, в котором вы подумали, а в том, что это миф. Преданность еще мог понять, но дружбу — нет. А оно вон как вышло. Жизнь этой обидчивой скотинки сейчас для меня была важнее многих других жизней.
И мне было по-настоящему неприятно и немного стыдно, что пришлось запрячь Ромчика в повозку. Но одинокий крестьянин на неплохом коне вызовет гораздо больше подозрений, чем тот же крестьянин, но едущий в повозке. А в моем случае любая мелочь была важна, ведь ехал я ни куда-нибудь, а в Фельзен. Да-да, тот самый, которым управлял приснопамятный Густаф де Фель, виконт фон Фельзен.
Сошел ли я с ума? Возможно. Но я предпочитаю считать себя самым хитрым. Никто в здравом уме не будет прятаться там, где его ищут. Большинство просто сбежит куда-нибудь подальше и заляжет на дно. И только идиот будет лезть в пасть к тигру. Так думает все то же большинство. Я, в свою очередь, предпочитаю в данном случае мудрость что если хочешь что-то хорошо спрятать, то спрячь это на самом видном месте.
На самом деле все не так страшно, как кажется на первый взгляд. И, на самом деле, я не считаю себя ни умнее, ни хитрее других (хотя тут приврал немного, конечно). Просто, если пораскинуть мозгами, то кому опасно показываться в Фельзене? Правильно, беглому баронету фон Мормах. Но я-то не он, вот в чем фишка. Да, если я попадусь на глаза кому-нибудь из свиты виконта или ему самому, не говоря уже о лысом Амьене, то мне не поздоровится. Но что-то мне подсказывает, что они сейчас всей развеселой компанией несутся в сторону Дикого Края, пытаясь нагнать мифического беглеца. К тому же, кроме одежды и телеги, я еще и свою прическу подправил. Хотел, было, по примеру все того же пречистого хмыря, ее вообще на лысо побрить. Но вовремя спохватился, что других мистеров Проперов я в этом мире не наблюдал. По крайней мере, столь выраженных. И решил не рисковать. А вдруг и меня за сектанта какого примут? Как оправдываться буду? Поэтому-то я и обкорнал, незнамо как так быстро отросшие, патлы по последнему писку местной крестьянской моды — под горшок. И стал похож на Ивана Дурака (а хотелось, чтобы на Царевича).
Успокаивал я себя лишь тем, что это временно и вскоре, когда я стану сильным-сильным и богатым-богатым, то буду носить те прически, которые сам выберу. И плевать мне будет на всех.
— Ладно, Рома, — тяжело вздохнув, обратился я к коню, — давай так: ты на меня перестаешь дуться, а по приезду в город, с меня красивая кобылка, ячмень и пара литров пива. Идет?
Ромчик встряхнул своей гривастой башкой и тихо заржал в ответ.
— Ну хорошо, — вновь уступил я, — четыре литра. Мир?