Таким образом, когда писатели, пишущие о природе, переливают из пустого в порожнее, возможно, перед нами серьезный регресс по сравнению со стилем, у которого нам уже пора было бы чему-то научиться, то есть по сравнению с мощной двусмысленностью того же Уильяма Вордсворта, множественностью призрачных голосов Шарлотты Тернер Смит, скукой Шарля Бодлера, мистичной в самой своей экологичности. И именно по этой причине им не удается быть экологичными, что как раз требовалось. Ведь экологичность включает ощущение моей мистической включенности в то, что я испытываю в опыте; это не может быть прямой, ничем не опосредованный опыт.
Если даже
У религиозного стиля давняя родословная. Рассмотрим, к примеру, такой популярный литературный жанр, как пастораль. В пасторали пара людей, похожих обычно на пастухов, — в них есть нечто от кочевников, и, возможно, именно поэтому они используются, — взбирается на холм, чтобы посмотреть вниз — на полное разложение, царящее в городе, и оплакать зло как саму суть цивилизации. Обычно экологический подтип религиозности принимает форму мизантропии, которая всё равно остается антропоцентризмом: люди — зло, поскольку они стали причиной экологического краха. Эта идея встроена во все повествования, которые иудео-христианство называет Грехопадением, но также и в рассказы других религий агрокультурной эпохи о переходе к сельскохозяйственному обществу, например в индуизме. В определенном смысле любой антропоцентризм является, судя по всему, мизантропическим, поскольку в конечном счете он вредит и самим людям. Возможно, нам стоило бы называть его
У Гегеля было очень яркое описание такого религиозного стиля — он называет его «прекрасной душой»[80]. По Гегелю, у знания бывают самые разные ароматы, и это значит, что идеи и их ароматы всегда немного разбалансированы, как шагающие пружинки «слинки». Способ мыслить идею и сами идеи всегда различаются. Из-за дисбаланса многообразие идеи-с-ароматом перекатывается через себя, подобно такой шагающей пружинке. Базовый дисбаланс, характерный для «прекрасной души» как особого стиля, напоминает поведение чрезмерно религиозного человека, так называемого святоши. Человек такого типа видит в мире зло или, точнее, смотрит на зло как на вещь, от которой сам может избавиться. Зло — это не часть меня, оно где-то внутри меня, но я могу от него освободиться. Ясно ли вам, в чем тут дисбаланс? Такой стиль разбалансирован, поскольку взгляд, который видит во зле вещь, которая «где-то там»,
Это типичное и в то же время дурное следствие множества разновидностей энвайронментальной позиции. Вспомним о взгляде с края Солнечной системы, которому открывается то, что Карл Саган назвал «бледно-голубой точкой», то есть картина Земли размером с один-единственный пиксель. Это последняя фотография Земли, снятая космическим зондом «Вояджер», когда в 1990 году он покидал пределы Солнечной системы[81]. Саган делает то, что делали также некоторые просвещенческие авторы, то есть представляет человеческие события в качестве мелких и малозначительных, ведь они происходят на огромном и безразличном фоне: мысль тут в том, что мы не должны так уж волноваться из-за наших человеческих дел, должны жить в мире и любви и т. д. Но установка, позволяющая ввести этот вроде бы хипповый стиль, совпадает с установкой того взгляда на зло, который изолирует всё зло в виде отдельной точки, одного-единственного пикселя в гигантском изображении универсума, что само по себе является позицией бесконечного презрения и враждебности.