Старый патагонский экспресс

Для кого-то из пассажиров это был поезд до площади Салливана, или до Молочной улицы, или до самой дальней станции «Восточный холм», но для меня это был поезд до Патагонии. Двое пассажиров вполголоса беседовали на незнакомом мне языке; кто-то вез с собой пакеты с ланчем, кто-то держал в руке портфель с бумагами, а одна леди сжимала в руках помятый пакет из магазина. Судя по всему, в нем она везла сделанную накануне покупку, которую собиралась вернуть или обменять (пакет, в котором вы получили ненужную вам вещь, иногда облегчает эту неприятную операцию). Морозный воздух по-своему подействовал на представителей каждой расы: у белых щеки словно натерли румянами, у китайцев кровь совсем отлила от лица, а черная кожа приняла пепельный или желто-серый оттенок. Утром было минус одиннадцать градусов, к полудню стало минус двенадцать, и температура продолжала опускаться. На остановке у Хеймаркета в открытые двери ворвался порыв ледяного ветра, заставивший замолчать беседовавших иностранцев. Скорее всего, это были уроженцы Средиземноморья, они болезненно поморщились от холода. Почти все пассажиры сидели в довольно напряженных позах, прижимая руки к туловищу в надежде сохранить тепло.

Всех их вели в город какие-то дела: работа, покупки, посещение банка, неприятная необходимость заплатить по счетам. Двое держали на коленях толстые тетради, и на корешке одной из них я прочел: «Краткий курс социологии». Какой-то мужчина с солидным видом просматривал свежий выпуск Globe, другой шелестел бумагами из своего портфеля. Леди велела своей маленькой дочке перестать лягаться и сидеть смирно. Сейчас они уже вышли на обдуваемую ветром платформу — через четыре станции вагон наполовину опустел. Они вернутся в поезд вечером, живо обсуждая морозную погоду этого дня. Они успели одеться по погоде, спрятав под теплыми пальто костюмы для офиса. Их лица были полны решимости и — совсем чуть-чуть — преддверием той усталости, которая одолеет их к вечеру. Никакой радости или предвкушения чего-то необычного; все их слова и поступки выверены и повторяются изо дня в день, так же как поездка на этом поезде.

Никто не старался смотреть в окно. Они уже видели много раз и Банкер Хилл, и рекламу на стенах зданий. Также не смотрели они и друг на друга. Их взгляды застыли где-то в пространстве, на точках в нескольких сантиметрах от лица. И хотя внешне они не обращали внимания на окружающее, надписи над их головами не оставались незамеченными. Тот, кто составлял эту рекламу, знал, что и как нужно предлагать местным жителям. «ВЫ УМЕЕТЕ ПРАВИЛЬНО ЗАПОЛНЯТЬ ДЕКЛАРАЦИЮ О ДОХОДАХ?» Симпатичный юноша ухмыльнулся и отвел глаза. «ЧЕКОВАЯ КНИЖКА ДЛЯ ВСЕЙ ТЕРРИТОРИИ МАССАЧУСЕТСА». Дама в парике немыслимых оттенков прижимала к себе злополучный пакет с покупками. «ТРЕБУЮТСЯ ДОБРОВОЛЬЦЫ ДЛЯ БОСТОНСКОЙ СРЕДНЕЙ ШКОЛЫ». Неплохое предложение для экзаменатора в русской ушанке. «ДУМАЕТЕ ОБ ИПОТЕКЕ? У НАС САМЫЙ НИЗКИЙ ПРОЦЕНТ ПО ЗАЙМУ». Почему-то никто не обратил внимания. Реклама ресторана. Реклама радиотоваров. Просьба не курить.

Все эти надписи уже не трогали меня. Они обращались к местным жителям, но я этим утром покинул свой дом. А когда вы покидаете свой дом, вас не трогают обещания местной рекламы. Деньги, школы, дома, радио — все это я оставил за спиной, и обстоятельства короткой поездки от Веллингтон-Серкл до Стейт-стрит — в том числе и слова на рекламных объявлениях — слились для меня в одно неразборчивое пятно, как бормотание на незнакомом, чужом языке. Я мог лишь с сожалением пожать плечами: я уже покинул свой дом. Я покинул этот холод и ослепительное сверкание свежего снега — ничто не могло быть важнее начала моего пути, а прибытие на станцию «Саус-Стейшн» говорило лишь о том, что я еще на пару километров приблизился к Патагонии.

Путешествие — это способ исчезнуть, одинокая линия от точки на карте к полному забвению.

Что стало с Уорингом

С тех пор, как он исчез из виду?

Роберт Браунинг «Уоринг»

Однако книга о путешествии нечто совершенно противоположное, это отчаянная попытка одиночки поделиться своим опытом преодоления пространства. Это самая примитивная разновидность повествования, объяснение и оправдание тому, что однажды он взял да и снялся с места. Это движение, упорядоченное благодаря повторению набора слов. И хотя главной его целью является длительный рассказ, слишком часто начало романа безжалостно забрасывает читателя в какое-то жуткое место без всякой подготовки и объяснений. «Термиты сожрали за ночь мой гамак» — самое типичное начало такой книги, так же как: «Дальше Патагонское ущелье вгрызается в серые скалы, увитые плющом и иссеченные водопадами». Еще на выбор могу процитировать вам три первых предложения из трех книг, оказавшихся под рукой:

«Время близилось к полудню 1 марта 1898 года, когда я впервые оказался в узком и неуютном проливе, ведущем в гавань Момбасы, города на восточном побережье Африки». (The Man-Eaters of Tsavo by Lt Col J. H. Patterson).