— Пойдемте, граф, в цветник, там есть цветы, названия которых не знает наш ученый садовник и никто не может мне сказать, что это за цветы… Папа тоже не знает, и maman, a Владимир с Борисом совсем понятия никакого не имеют о ботанике. Садовник говорит, что семена этого растения привезены из Франции… Может быть, вы знаете, что это такое…
— Очень может быть, я люблю цветы… Покажите, пожалуйста, — это любопытно.
Катрин спорхнула с террасы. Вслед за нею с любезной и немножко снисходительной улыбкой сошел и Щапский.
Борис видел, как они стали обходить цветник, останавливались, наклонялись. Но он уже не мог разглядеть их лица. Между тем Катрин, поглядывая на террасу, шептала Щапскому, сорвав какой-то пышный красный цветок с резким запахом и держа его в руке:
— Возможно ли это, ведь я чуть с ума не сошла! Все было решено и вдруг пишет: «Не приеду»… Я хотела возвращаться в Петербург.
— Слава Богу, что не сделали этого неблагоразумия! — сказал он.
— Но я бы это сделала, ни на что бы не посмотрела… Я не могла больше… Я бы непременно уехала, если бы не последнее письмо.
— Тогда бы мы только разъехались — и ничего больше… Что же бы из этого вышло? — заметил он.
— Ах, Боже мой, и опять ведь… вчера еще должен был приехать!.. Я до позднего вечера ждала. Не спала всю ночь… Совсем разболелась… Я думала, какое-нибудь несчастье в дороге… Не стоите вы этого, Казимир…
— Конечно, не стою! — спокойно сказал он.
— Какой же это цветок? — вдруг раздражительно спросила она. — Не знаете?
Он взял цветок из ее рук, понюхал его, посмотрел.
— Не знаю, никогда не видал такого цветка… Однако вернемся, мы должны быть очень-очень осторожны, больше чем когда-либо… Тут, кажется, уже вооружены против меня.
— А ты заметил?
— Да, конечно, заметил. Ваш beau-frere почему-то терпеть меня не может. А мать, как и вы говорили, смотрит на все его глазами. Мой приезд не нравится и, может быть, придется скоро уехать.
— Ни за что, Казимир, ни за что! — вдруг испуганно, даже бледнея, прошептала Катрин. — Я не пущу вас… Не обращайте внимания, отцу вы очень нравитесь, он рад, что вы приехали… Все обойдется.
— О, желал бы этого! А теперь пойдем же, Катрин!
— Нет, вот сейчас… Тут я покажу беседку… Новая беседка… Прелестная… Вот…
Она вдруг махнула платком по направлению к террасе, сделала знак рукой, поманила кого-то.
— В беседку! — крикнула она. — Владимир! — и почти побежала в аллею.
Щапский нагнал ее.
— Катрин, ты, право, неосторожна…
— Нет, нет, милый, скорее…
Она завернула направо. Дом и терраса скрылись из виду. Она схватила его за руку, увлекла за собою. Они вбежали по мраморным ступенькам открытой, в коринфском стиле, беседки. Перед ними развернулась прелестнейшая панорама зелени. Вдали блеснуло серебристою полосою озеро. Узенькая дорожка, извиваясь, спускалась под гору. Там и сям, из-за зелени, мелькали белые очертания статуй, поставленных на высокие пьедесталы.
Катрин, быстро оглядевшись, сделала шаг к Щапскому, охватила его шею своими тонкими детскими руками, прильнула к нему. Страстный, долгий поцелуй прозвучал среди этой густой, свежей листвы, кое-где пронизанной горячими желтыми пятнами солнца.
— Казимир… Казимир! — лепетала Катрин.
— Ах, как ты неблагоразумна… — тихо повторял он, отвечая на ее поцелуи, тревожно оглядываясь, то привлекая ее к себе, то отстраняя…
VII. БУДНИ
Катрин уже не говорила, что собирается гроза и что в воздухе много электричества. И хотя у нее был, очевидно, жар, потому что лицо и глаза горели, но она не жаловалась на головную боль. Она чувствовала себя такой здоровой и счастливой. Ей только приходилось очень следить за собою, играть ловкую комедию. Но и это ей было не в тягость, потому что такая игра была в ее натуре и только еще усиливала ее счастье.
Владимир не представлял для нее никаких затруднений. Во-первых, он через четыре дня уезжает, а во-вторых, если бы даже он и заметил что-нибудь, так все же, наверное, сделал бы вид, что ничего не замечает. Она ему больше не нужна, точно так же как и он ей. Он требует соблюдения приличий, и она совершенно согласна с этим его требованием — так чего же ей смущаться. Сергей Борисович, безгранично ей доверяющий, — в ее руках. А Борис и Татьяна Владимировна!.. Конечно, они могут быть опасны, конечно, их нужно остерегаться, очень остерегаться, но все же вряд ли они способны на что-нибудь решительное. Они не пойдут прямо, если бы что и заметили, не пойдут уже хотя бы ради Владимира.