Старый дом под черепичной крышей

– Видишь, от любви чуть не сгорел, – съехидничала Белянка, зная о недавней привязанности Василия к синеволосой и, понимая, что Ваську костёр послужил хорошей огненной купелью.

– Оставь его, – сказала Смуглянка, – не видишь – человек преобразился.

– Мамушка, когда читала толстую книгу, то часто говорила Никите, что человек станет новой тварью, обновится. Может и наш Вася так обновился?

– Нет, подруга, мамушка говорила о конце света. А сейчас разве конец? – сказала Смуглянка. – Днём солнышко светит, Волга блестит, ночью звёзды горят. Нет, не то. У Василия сознание изменилось. Его не костёр опалил, а жизнь опалила. От костра только красными становятся, а он и красный, и умный.

– А почему ты его Василием называешь? Раньше всё Васьком звала… – сказала Белянка.

– Раньше ему то имя подходило, а теперь не подходит. – Заметила Смуглянка. – Васёк – это что-то такое ветреное…–

– Знаете. Я действительно стал по-другому думать. – Тихо сказал Василий. А опалило меня – это верно. Только не один огонь может опалить. Могут опалить и мысли и слова и философия. Так вот раньше я надеялся на Батиста, а оказалось – зря надеялся. Батист оказался тесно связан с одним неприятным гражданином, который и ко мне, и к нашей мамушке, и к дворнику, и, ко всем, кто живёт в нашем городе относится пренебрежительно. Это меня обожгло сильнее огня. Я даже рад, что попал в этот костёр. Иначе я бы и сейчас думал о том, что во всём виновата роковая случайность…

– Не будем об этом вспоминать, – проговорила Смуглянка и тут же стала рассказывать Василию и пуделю, как они нашли бело-серый порошок и как от него у них зажили ножки.

– А у меня гармонь что-то не срастается, сказал Василий, глядя на лопину на гармошке.

– А это потому, что ты сделан из другой глины, – проговорили подруги вместе. Пойдёмте искать и твою землю.

– А может быть пойдём домой, вон там далеко- далеко должны быть журавли? Там наш дом – проговорил Василий грустно.

– Мы не можем вернуться домой с покалеченной гармошкой, – сказал пудель.

– Над нами и так все будут смеяться – проговорила Белянка, – Мы ведь сами напросились на счастливую жизнь, а что получилось, вернулись с разбитой гармошкой. Понимаешь, какой будет хохот в мамушкином доме.

– Ты не расстраивайся, – сказала Смуглянка, погладив Василия по вздрагивающей спине. – Мамушка говорила, «что бог не делает – всё к лучшему». А мамушка у нас была самая честная, справедливая, бесконечно добрая, а значит и самая умная женщина на свете. Ведь это так?

– Правильно, – сказал пудель, – самые умные – это те, кто самые добрые. А те, что весьма умные, но не добрые, по сути, и не умные вовсе, потому что им ума не достаёт быть добрыми, доброта выше ума, – проговорил пудель.

– Смотри-ка, ещё один философ в нашем глиняном королевстве появился, то-то обрадуется Мурлотик, теперь ему будет с кем пофилософствовать, – удивлённо и восторженно сказала Белянка.

– Это так, – кивнул Василий. – Только я сейчас очень хочу к мамушке на могилку…

– И мы хотим, только где она находится, знает один Никита.

– Давайте поищем глину, из которой был сделан наш Василий, – предложил пудель, – надо же починить гармошку.

– Это умно и справедливо, – сказала Смуглянка, – потому как гармошку надо обязательно вылечить, она ведь наша, общая.

– Вы, проговорил Василий, простите меня девочки, что я вас втянул в такую катавасию. Я думал… – Василию было трудно говорить и он, опустив голову, замолчал. Его плечи как от плача вздрагивали, и по ним было видно, что этот, теперь уже сильный духом мужчина, не может поднять головы от стыда.

– Не надо, – сказал пудель, – он обнял Василия и лизнул его в щёку.

– Нет, надо! – упрямо сказал гармонист, надо, дорогой друг, надо. – Голос Василия стал твёрд и решителен. – Я ведь себя чуть не погубил… Да что себя, я и их чуть не погубил… Перед собой стыдно… Перед мамушкой стыдно. А более всего перед Дуняшей,… простит ли? Я нанёс ей своим уходом удар в самое сердце, а она меня так любит…

– Она, если любит по-настоящему, обязательно простит, – сказал Пудель. – Только скажи, кто такая Дуняша, ты мне о ней ничего не говорил.

– Это глиняная девушка, Дуня – тонкопряха,… она его любит, – перебивая друг друга, заговорили Белянка и Смуглянка.

– А поймёт она его? – спросил пудель очень серьёзно и сдвинул брови.

– Думаем, что она поняла это гораздо раньше его самого, – сказали одновременно овечка и козочка.

– Это очень хорошо… – подытожил пудель.

– Мы тоже хороши, – сказала Белянка.

– Мы тоже виноваты, – подтвердила Смуглянка. Мы ведь эту новую жизнь, так и называли «Васькиной жизнью». – И тут они разом и безудержно захохотали.

– «Васькина жизнь»,– хватаясь за живот,– кричала Смуглянка. – Ха-ха-ха!

– «Васькина жизнь», – давясь от смеха, хохотала Белянка.

Сам Василий стоял между ними и не знал, что ему делать, то ли смеяться, то ли плакать? И вдруг он, глядя на весёлые лица Смуглянки и Белянки, медленно стал повторять «Васькина жизнь», «Васькина жизнь». И вдруг тоже захохотал, вскрикивая и приседая: «Васькина жизнь», Ха-ха-ха. «Васькина жизнь», затем без музыкального сопровождения припел: