Старый дом

Шел уже десятый час вечера, и дверь в приемной оказалась закрытой. Но Таисия знала теперь в больнице все ходы. Она обошла здание и шмыгнула через служебный ход в вестибюль. Там никого не было. На вешалке белел чей-то халат, косынка, под ними шлепанцы. Таисия запихала свое пальто и валенки в шкафчик, подальше от глаз, натянула халат и, сунув ноги в шлепанцы, юркнула в коридор. Она опасалась одного, как бы ее не заметили и не вернули. В дальнем конце коридора, как раз против палаты Андрея, горела единственная лампочка под матовым плафоном, в остальной части царил полумрак. Таисия прошмыгнула мимо полуоткрытой двери процедурной, где оживленно шушукались две молоденькие санитарки, и, стараясь ступать как можно тише, направилась в палату. Здесь ее и увидела Ольга, вышедшая с грелкой в руках из ванной.

— Это кто же тебя пустил сюда? — удивилась она.

— Сама я, сама! — созналась Таисия, до боли в пальцах сжимая ее руку. — Оля, милая, поговорить мне с Андреем надо!

— Да ты с ума, что ли, сошла? — с раздражением зашикала на нее Ольга. — Другого времени не нашла? Полночь скоро. Завтра поговоришь, а сейчас не разрешу его будить. Весь вечер в жару метался.

— Ну хоть взглянуть только на него. Сил моих нет больше терпеть такую муку! Решилась я той девчонке написать, пусть приезжает. Может, и правда ему легче станет.

В голосе Таисии и ее огромных глазах было столько отчаяния, что Ольга невольно уступила.

— Ладно, пойдем.

Они на цыпочках зашли в палату. Андрей спал.

Ухватившись за Ольгу, Таисия через ее плечо с жадностью вглядывалась в лицо Андрея, желая отыскать в нем хотя бы малейший признак отступления болезни, и не находила. Черты его еще больше заострились, глазницы, обведенные синевой, запали, придавая ему неживое, пугающее своей неподвижностью, выражение. Таисия уверилась, что сообщение о ребенке не принесет Андрею пользы, и даже почувствовала некоторое облегчение от того, что сами обстоятельства воспрепятствовали их объяснению.

«Чужие люди ночей не спят из-за его здоровья, — вдруг подумала Таисия, — а я сама хочу его калекой сделать?»

Она, не отрываясь, продолжала смотреть на это самое дорогое ей в мире лицо, словно прощалась с ним и хотела запечатлеть в памяти каждую его черточку, каждую морщинку, и крупные редкие слезы медленно ползли по ее щекам. Сильное, глубокое чувство, так нежданно завладевшее ее сердцем, сделало ее жизнь целомудреннее и осмысленнее. Таисия больше не думала о себе. Она готова была на любую жертву, лишь бы спасти Андрея, поднять его на ноги. Ведь его радость — это ее радость, его горе — ее горе.

Прижимая руки к груди, где за лифчиком лежало письмо к Лине, Таисия, боясь разрыдаться, выбежала в коридор. На улице она спохватилась, письмо пройдет слишком долго. Да и зря она написала Лине правду, надо было просто попросить ее приехать, сами бы здесь разобрались, а то еще заартачится. Девчонки, они глупые, любит, да не поедет, а для Андрея каждый час дорог. И она побежала на почту отбить в Астрахань телеграмму: «Приезжай немедленно Андрей в больнице».

VI. Лина

Лина приехала в Еланск в начале следующей недели. Прямо с вокзала, оставив свой чемоданчик в камере хранения, девушка поехала к Андрею в больницу. Ей хотелось поскорее увидеть его, узнать, что с ним, ведь в телеграмме ничего не было сказано толком.

Больницу Лина нашла без всякого труда, но в палату к Андрею ее не пустили. Был сончас.

— Тогда разрешите пройти мне к лечащему врачу, — попросила она дежурную сестру и пояснила: — Я из Астрахани.

— Ну так бы и сказали сразу, — сестра проводила ее в ординаторскую.

— Это хорошо, что вы приехали, — приветливо встретил Лину Бушуев. Он коротко рассказал ей о течении болезни Андрея и, встав из-за стола, предложил: — Идемте, я вас к нему провожу.

Лина радостно встрепенулась, но во всей ее небольшой фигурке и заблестевших вдруг глазах было столько трогательной детской беспомощности и смущения, что Бушуев тепло улыбнулся и ласково ее ободрил: — Ну, ну! Держитесь крепче. Вы ему очень, очень нужны.

— Я это понимаю, — еще больше смутилась Лина, смахивая набежавшую слезинку и проникаясь доверием к этому доброму седеющему человеку. — Но мне тоже трудно, очень трудно. Я даже не знаю, как держать себя с ним при встрече, что ему сказать.

— Да не думайте вы об этом! — серые умные глаза врача затеплились искренним участием и симпатией. — Слова сами найдутся.

…Дойдя до палаты, Лина остановилась в дверях, тоненькая, бледная, в длинном не по росту халате, и не узнавала Андрея в этом изможденном человеке, что лежал на кровати у окна и встречал ее растерянным, страдающим и в то же время счастливым взглядом.

— Как ты изменился! — Она тихонько присела на краешек стула, по-прежнему не зная, что же еще сказать Андрею.

Он схватил ее тонкие горячие ладони и прижал к своим щекам.

— Лина, Линочка… — задыхаясь от радости, повторял он. — Неужели это ты, Линочка? Я должен многое тебе объяснить!

— Лежи, лежи! — испуганно остановила его девушка. — Потом, потом все объяснишь. Только скорее поправляйся.

И для Андрея это стало самым важным.