Он повернул голову, глядя на ярко раскрашенные толпы людей, заполонивших поле Аньелли. Оркестр и почетный караул морской пехоты вокруг смотровой площадки прибыли из форта Этуотер, главного учебного центра корпуса морской пехоты Индрани на плато Джеффордс в северном полушарии Индрани, задолго до рассвета. Остальная толпа собиралась более постепенно, проходя через ворота поля Аньелли группами не более чем по несколько десятков человек за раз. Большинство из них прибыли из самого Лэндинга, чьи величественные башни возвышались, как огромные иглы из сверкающего стеклопластика, мрамора и пастельного керамокрита, за южным периметром поля. Первые из них появились почти сразу после почетного караула, стремясь занять лучшие места, не обращая внимания на росу, пропитавшую их обувь, когда они шли по безукоризненно ухоженным газонам, по которым обычно было запрещено ходить. Сверкающие драгоценные камни орбитальных коллекторов энергии, промышленных объектов и солидно вооруженных и бронированных орбитальных крепостей космического флота - настолько знакомых, что в наши дни они обычно едва привлекали внимание - сияли над ними, как диадема, и Хоторн подозревал, что многие глаза смотрели на них сегодня несколько иначе.
Конечно, ему самому не нужно было спешить. Даже без его внушительного (хотя и давно находящегося в отставке) звания он и его семья были бы уверены в идеальном наблюдательном пункте. Он усмехнулся при этой мысли, удобно откинувшись в кресле, которое контролировало его все более дряхлые физические процессы, и наслаждаясь теплом Лакшмании, которое постепенно поднималось все выше на востоке. Он посмотрел на людей, сидевших в креслах, сгрудившихся непосредственно вокруг него, и его охватило чувство огромной радости и удовлетворения. Он не увидит еще много Дней основателей. На самом деле, он скорее подозревал, что этот может быть его последним. Но хотя в те мрачные дни, когда его впервые назначили на операцию "Кукурузное семя", он никогда по-настоящему не ожидал, что выживет, он оглядывался назад на свою долгую жизнь с абсолютной уверенностью, что то, что он сделал с ней, имело значение. Он думал, что не многим дано без тени сомнения знать, что его жизнь действительно имела значение, и что, когда она закончится, он оставит вселенной лучшее место для своих усилий.
И личные достижения и награды были по меньшей мере столь же велики. Его оставшиеся в живых сыновья и дочери - все пятнадцать - большинство с такими же серебристыми волосами, как у него самого, окружили его кресло жизнеобеспечения сплошным блоком. За ними были их сыновья и дочери, его и Мэйники внуки, правнуки и праправнучки. И на его коленях сидел самый младший из их пра-пра-правнуков. Толпа их была огромной, но для всех них было достаточно места на их собственной специальной площадке весом в пятнадцать тысяч тонн, подумал он с мысленным смешком.
Он вспомнил дни своей юности, еще в Конкордиате, когда демографическое давление привело к низкой рождаемости на перенаселенных внутренних мирах, и люди, которые хотели иметь большие семьи, боролись за переселение на колониальные миры, где большие семьи были нормой. Даже те люди, которые думали в терминах "больших семей", были бы ошеломлены средним размером семьи Индрани, но тогда их семьи обычно не состояли из детей, рожденных как в результате естественных родов, так и в искусственных матках, которые были неотъемлемой частью Индрани с самого начала.
Шрамы, оставленные мелконианской атакой, которая была так близка к уничтожению всей человеческой жизни в этой системе, были тщательно сохранены правительством Республики. Эта цепь горных полей сражений была самым почитаемым памятником Индрани - после самого Кенотафа. И это гарантировало, что какой бы мирной ни была жизнь населения Индрани после тех сражений, жители планеты никогда - никогда не смогут - забыть безжалостную войну с геноцидом, которая была единственной причиной, по которой была создана эта система.
Хоторн едва ли мог возразить на это, но в нем чувствовалась твердость или, возможно, готовность, которая его немного беспокоила. Ощущение собственных достижений, собственной доблести. По большей части он предпочитал такое отношение робости, пряткам с затаенным дыханием в своей мышиной норе, в то время как кошка жадно рыскала снаружи. Но, возможно, это также несло в себе нотку... дерзости. В худшем случае, почти страстное желание противостоять смертельным врагам человечества и показать мелконианам, что индрани стали их учителями в искусстве войны.