Старые письма

Прошла не одна неделя, прежде чем Анне удалось без трости пересечь всю комнату, и она все еще заметно хромала, когда в конце февраля пришло письмо с известием, что мадам Маркова больна. Она слегла с воспалением легких. Врачи оценивали ее состояние как не очень тяжелое, однако мадам болела пневмонией не в первый раз, и Анна знала, что для нее это довольно опасно. Она настояла на том, чтобы самой отправиться к мадам Марковой, несмотря на собственную слабость. Ей все еще приходилось пользоваться тростью, она не могла подолгу ходить пешком, но считала своим долгом вернуться в балетную школу и ухаживать за мадам Марковой хотя бы до тех пор, пока она не оправится от пневмонии. Анна знала, что ее наставница вовсе не такая стойкая, как кажется на вид, и очень переживала из-за ее болезни.

– По крайней мере ухаживать за ней я уже смогу, – повторяла она Николаю, однако тот все равно не желал ее отпускать. К февралю волнения охватили не только Москву, но и Санкт-Петербург, и доктор боялся отправлять Анну одну. Алексею снова стало хуже, и он не мог сопровождать ее сам. – Ну что за глупости, ничего со мной не случится! – возмущалась Анна.

Так они спорили целый день, пока наконец Николай не уступил.

– Вот увидишь, я вернусь через неделю, самое большее, через две, – уверяла она, – едва мне станет ясно, что она поправляется. Подумай, сколько она для меня сделала!

Николай прекрасно понимал, как сильны узы, связывавшие этих двух женщин, и как будет терзаться Анна, не имея возможности прийти на помощь свой наставнице.

На следующий день он усадил ее на поезд, в последний раз попросил быть осторожной и не слишком переутомляться, подал тросточку, поцеловал на прощание и крепко обнял. Ему все еще не хотелось ее отпускать, и он взял с Анны обещание нанять извозчика от самого вокзала до балетной школы. Николай без конца сетовал на то, что не может ее проводить. Это казалось ему вдвойне неправильным после нескольких недель, прожитых вместе. Но Анна пообещала, что с ней ничего не случится, если она поедет одна.

Велико же было ее удивление, когда в Санкт-Петербурге ей бросились в глаза толпы людей на улицах. Демонстранты выкрикивали лозунги против царя и царской власти, и среди них то и дело мелькали солдаты. В уединении Царского Села Анна не подозревала ни о чем подобном и была неприятно поражена напряженной обстановкой, сложившейся в городе. Ей пришлось усилием воли выкинуть из головы тревожные мысли и поспешить в балетную школу. Она все еще боялась за состояние мадам Марковой и молилась о том, чтобы ее старая наставница и старшая подруга не оказалась опасно больной. Увы, к ее отчаянию, именно так и обстояло дело. Как уже случалось прежде, мадам совершенно обессилела после пневмонии.

Анна не отходила от нее ни на шаг, ухаживала за ней, кормила и уговаривала съесть побольше. Так прошла неделя, и, к великому облегчению Анны, появились первые слабые признаки улучшения. Однако за несколько недель своей болезни мадам Маркова словно состарилась на многие годы и все еще была беспомощной и слабой, когда Анна сидела около ее кровати, ласково держа за руку.

В хлопотах возле больной дни летели незаметно, и Анна отправлялась спать, не чуя под собой ног от усталости. Ей приходилось все делать самой, и от этой бесконечной суеты лодыжка сильно опухла и болела не переставая. Ночевала она на жесткой кушетке в кабинете мадам Марковой, ведь ее прежнюю койку в общей спальне давно занимала новая танцовщица.

Анна еще не успела проснуться, когда ранним утром одиннадцатого марта неподалеку от балетной школы собралась особенно шумная большая толпа. Ее разбудили дикие вопли и выстрелы. Анна всполошилась и поспешила на улицу, узнать, что происходит. Ученики, уже начинавшие первую утреннюю разминку, тоже высыпали в длинный коридор, а самые храбрые даже высунулись из окон. Но им ничего не удалось разглядеть – только спины проносившихся по улицам конных гвардейцев. Никто не имел понятия о том, что случилось, пока ближе к полудню не разнеслись слухи, что император наконец-то отдал приказ регулярным войскам подавить революцию. В результате в городе погибло около двух сотен человек. Бунтовщики подожгли здание суда, арсенал, министерство внутренних дел и большую часть полицейских участков. Под натиском разъяренных толп охрана была вынуждена отворить двери тюрем.

Ближе к вечеру перестрелка прекратилась, и, хотя доходившие до них слухи были один тревожнее другого, ночь прошла на удивление спокойно и тихо. Однако первое, о чем стало известно с утра, – что солдаты взбунтовались и отказались стрелять в толпу. Фактически они просто развернулись и ушли обратно в казармы. Так началась революция.