Старые мастера

Вот в какой неожиданной форме является нам Рембрандт всякий раз, как он уходит от самого себя, подчиняясь случайным требованиям. Но так велика его духовная мощь, что, даже переносясь с открытой душой из одного мира в другой, этот чудотворец все же остается одним из самых достоверных свидетелей, способных дать нам верное и неожиданное представление о внешнем мире, каков он есть. Однако таких произведений у Рембрандта немного. Я не думаю - и легко понять, почему,- чтобы хоть одна из его картин, представляющих собой фантазию или плод фантазии, когда-либо облекалась в сравнительно безличные формы и краски. Недаром эту манеру чувствовать и писать вы встретите у Рембрандта лишь тогда, когда он либо по собственной прихоти, либо по необходимости подчиняется своему сюжету. Сюда можно отнести несколько замечательных портретов, рассеянных по европейским коллекциям и заслуживающих особого изучения. Этим же моментам отказа от самого себя, редким в жизни человека, верного себе и уступавшего другим лишь из любезности, мы обязаны портретами в галереях Сикса и Ван Лона. К этим классически прекрасным произведениям я и посоветовал бы обратиться всякому, кто хочет знать, как истолковывал Рембрандт человеческую личность, когда по тем или иным причинам находил возможным заняться исключительно своей моделью.

Наибольшей известностью пользуется портрет бургомистра Сикса. Он написан в тот роковой 1656 год, когда постаревший и разоренный Рембрандт удалился на Розен-грахт (Канал Роз), сохранив неприкосновенным из всех своих богатств лишь одно, стоившее всех,- свой гений. Несколько странно, что бургомистр, уже пятнадцать лет находившийся с Рембрандтом в тесной дружбе и портрет которого художник гравировал еще в 1647 году, так долго ждал, чтобы заказать своему знаменитому другу портрет маслом. Несмотря на все свое восхищение его портретами, не имел ли Сикс некоторого повода сомневаться в их сходстве? Не было ли ему известно, как некогда обошелся художник с Саскией, с какой малой добросовестностью он писал самого себя раз тридцать-сорок? Не боялся ли Сикс увидеть и в своем собственном портрете одну из тех неточностей, свидетелем которых он бывал чаще, чем кто-либо другой?

Как бы то ни было, но на этот раз и, несомненно, из уважения к человеку, дружба и покровительство которого не покидали его даже в несчастьях, Рембрандт вдруг овладевает собой, как будто его ум и рука никогда раньше не делали ни малейшей ошибки. Он работает свободно, но очень тщательно, с обаятельной искренностью. С этого совсем не фантастического лица он пишет портрет, лишенный какой бы то ни было фантазии; той же рукой, которая за два года до этого, в 1654 году, подписала «Вирсавию» (из музея Лаказа) - довольно причудливый этюд с натуры, он подписывает один из лучших портретов и один из прекраснейших образцов живописной техники, какие ему довелось создать. Художник тут больше отдается модели, чем наблюдает за собой. Сама натура им руководит. Превращения, которым он подвергает вещи, здесь неощутимы. Надо поднести к холсту реальный предмет, чтобы заметить хотя бы какую-нибудь искусственность в этой живописи, такой нежной и мужественной, умелой и естественной. Исполнение быстрое, мазок, брошенный сразу, несколько плотный и гладкий, текучий и обильный, без излишней выпуклости, скорее придавленный кистью и слегка затушеванный по краям. Ни одного более или менее заметного отклонения в сторону, ни одной резкости, ни одной детали, которая не играла бы важнейшей или побочной роли.

Бесцветная атмосфера окружает фигуру этого человека, которого художник наблюдал в домашней обстановке, в привычных позах и в будничной одежде. Он не вполне дворянин, но и не буржуа. Это человек воспитанный, хорошо одетый, с непринужденными движениями, с твердым, но не слишком пристальным взглядом, со спокойным, несколько рассеянным выражением лица. Он собирается выйти из дому, уже надел шляпу и надевает серые перчатки: левая рука в перчатке, правая еще нет. Ни та, ни другая художником не окончены и не могли быть окончены, настолько набросок их в своей небрежности завершен. ‘ Верность тона, правдивость жеста, безупречная строгость формы здесь таковы, что лучшего желать не приходится. Все остальное было делом времени и старания. И я не стану упрекать ни художника, ни его модель за то, что они удовлетворились этим остроумным намеком. Рыжие волосы, черная фетровая шляпа, цвет лица, такой же характерный, как и его выражение, столь же индивидуальное, сколь и живое; нежно-серый камзол; на плечи накинут короткий плащ, красный с золотыми позументами. И плащ, и камзол имеют свой собственный цвет, причем выбор обеих красок столь же тонок, как верно соотношение обоих цветов. По духовному выражению этот портрет очарователен; с точки зрения правдивости он абсолютно искренен; как произведение искусства он самого высокого качества.