Старые мастера

Впрочем, тогда итальянское влияние одинаково захватило — от Антверпена до Харлема — всех, кто владел кистью. И это было одной из причин того, что границы стирались, школы смешивались, художники теряли свое национальное лицо. Не осталось в живых даже ни одного ученика Яна Скореля. Последний, самый знаменитый, величайший портретист, который вместе с Рембрандтом и наряду с Рембрандтом составляет гордость Голландии, художник, одаренный мощным талантом, прекрасно образованный, разнообразный по стилю, мужественный и гибкий по натуре, космополит, утративший все следы своего происхождения и даже свое имя, — Антонис Мор, или, вернее, Антонио Моро, Hispaniarum regis pictor, как он себя называл, умер после 1588 года.

Оставшиеся же в живых живописцы почти перестали быть по духу своего творчества голландцами; они не были ни лучше организованы, ни более способны обновить школу. Это были: гравер Гольциус, Корнелис Харлемский, подражавший Микеланджело, Блумарт, приверженец Корреджо, Миревёльт, хороший художник-физиономист, искусный, точный, лаконичный, немного холодный, вполне современный, но мало национальный. И все же только он один не поддался итальянскому влиянию. При этом, заметьте, он — портретист.

Любить то, что похоже, рано или поздно к этому вернуться, пережить себя и найти спасение в портретной живописи — такова была судьба Голландии.

Между тем, к концу XVI века, когда портретисты уже создали школу, стали появляться и формироваться другие художники. С 1560 до 1597 года замечаешь довольно большое число этих новорожденных: это уже наполовину пробуждение. Благодаря множеству противоречий, а следовательно, большому разнообразию талантов, вырисовываются различные направления и бесконечно умножаются пути. Художники испытывали себя во всех жанрах, во всех цветовых гаммах: одни признают светлую манеру, другие — темную. Светлая — защищается рисовальщиками, темная, внушенная итальянцем Караваджо, — колористами. Начинаются поиски живописности, художники вырабатывают правила светотени. Палитра становится свободнее, рука — тоже. У Рембрандта появляются уже прямые предшественники. Жанр в собственном смысле слова освобождается от обязательных методов исторической живописи. Вскоре получит окончательное выражение и современный пейзаж. Наконец, создается особый, почти исторический и глубоко национальный жанр — гражданская картина. На этом приобретении, наиболее совершенном по, форме, заканчивается XVI и начинается XVII век. В жанре этих больших полотен с многочисленными портретами — dоеlеn или regenten-stukken, следуя точному наименованию этих специально голландских произведений, — впоследствии будет найдено нечто другое, но лучшего не будет создано ничего.

Как видите, это только зародыши школы, но самой школы еще нет. В талантах нет недостатка, они в изобилии. Среди этих художников, находящихся на пути к тому, чтобы завершить свое художественное образование и окончательно определиться, есть искусные мастера, найдутся даже одия-два больших живописца. Морельсе, происшедший от Миревельта, Ян Равестейн, Ластман, Пейнас, неоспоримый мастер Франс Хальс, Пуленбург, ван Схотен, ван де Венне, Томас да Кейсер, Хонтхорст, Кейп старший, наконец, Эсайяс ван де Вельде и ван Гойен уже были зарегистрированы в метрических книгах 1597 года. Я привожу имена без всяких пояснений. Вы сами легко узнаете в этом перечне тех художников, чьи имена сохранит история, и, конечно, различите тех, чьи имена представляют лишь отдельные попытки, а чьи предвещают будущих мастеров. И вы поймете тогда, чего еще недоставало Голландии и чем ей непременно нужно было овладеть под угрозой лишиться своих лучших надежд.

Момент был критический. Здесь, в Голландии, при совершенно неустойчивом политическом положении все зависело только от случая. Наоборот, во Фландрии, где наблюдалось такое же пробуждение, была ощутима уже уверенность в жизни, какую Голландия далеко еще не приобрела. Фландрия изобиловала уже сформировавшимися или близкими к этому художниками. Кроме того, и это же время в ней возникала еще одна школа — вторая на период, несколько больший одного века, — столь же блестящая, как и первая, но представлявшая гораздо большую опасность для своего соседа в силу своей новизны и стремления занять господствующее положение. Во Фландрии мы находим более терпимое и более гибкое правительство, старые привычки, устоявшуюся и более сплоченную организацию, традиции, общество. К побуждениям, шедшим сверху, присоединялась потребность в роскоши и, следовательно, более чем когда-либо настойчивая потребность в искусстве. Словом, самые энергичные стимулы и самые серьезные причины влекли Фландрию к тому, чтобы вторично сделаться великим очагом искусства. Не хватало только двух вещей: нескольких лет мира, которого ей предстояло добиться, и мастера — он уже был найден, — чтобы создать школу.

В том самом 1609 году, который должен был решить судьбу Голландии, на сцене появился Рубенс.